Семь. Пролог. Первая ночь.

суббота, 21 мая 2016

20:34

Girhasha

Denn du bist, was du isst.

Семь
Пролог

Посреди безымянной земли, которую каждый видел, но никто по ней не ступал, высится гора. Словно мировой шпиль, она круто вздымается вверх, где небо теряет синеву и становится черным. Ее отвесные склоны переливаются обсидиановым отблеском. Острая, как копье, вершина теряется в вечном мареве темных туч, клубящихся вокруг хмурого пика. Их бугристый подол то и дело вспыхивает бледным, призрачным светом. Это молнии, скрытые от глаз в утробах мрачных облаков. Бьющие друг за другом громовые раскаты сливаются в невнятную какофонию и вязнут в ватной дымке. Этот безумный рокот, добравшись до подножья горы, оборачивается лишь слабым, монотонным, неразборчивым бормотанием. Люди, раньше жившие в этом месте, называли этот тянущийся низкий рык Шепотом Хаоса.
Гору кольцом окружает величественный город. Когда солнце выглядывает из-за туч, превращая тусклые тени в изящные очертания зданий, город начинает блистать. Мраморные улицы тянутся в разные стороны извилистым лабиринтом, и только если взглянуть на них с высоты птичьего полета, можно понять остроумную задумку проектировщика, связавшего эти разноцветные нити в причудливый рисунок. На просторных площадях стоят прекрасные статуи и фонтаны, отделанные драгоценным камнем и перламутром. Каждый дом здесь похож на храм или дворец, а уж храмы и дворцы не похожи ни на что другое. Один их вид внушает затаенный трепет. Город устремлен ввысь, повсюду к небу тянутся башни и шпили, тонкие, как иглы, украшенные витиеватой резьбой и воздушным орнаментом. Белый камень, из которого сложен город, пронизывают цветные прожилки, окрашивая целые кварталы в едва заметные соцветия. Легко представить, как эти улицы полнились жизнью, как горели огни в окнах, как из храмов тянулись ароматы благовоний, а дворцы блистали царственной роскошью.
Теперь этой жизни здесь нет. Все покрыто серой вуалью запустения. Пустые, стоящие без движения улицы, напоминают каналы пересохших рек. А темные окна похожи на пустые глазницы стоящих в ряд мертвецов. Смолкли голоса, прекратились разговоры, и в наступившей тишине звучит лишь оглушительный Шепот Хаоса.
Тем, кто обитает на вершине горы, нет дела до людских бед. Боги отплясывают безумные пляски под бой громовых барабанов и завывание ледяного ветра. Не зная цели и смысла, только лишь для забавы, они создали существо по образу и подобию того, кто однажды осмелился поднять к ним на вершину.
– ЖИВИ, – приказал громоподобный голос. Но бледное существо осталось на месте, не зная, что ему делать.
– ИДИ, – последовал другой приказ. Тогда пустое, словно выпотрошенный кокон, создание спустилось с горы в заброшенный город.

Первая ночь.
Жрица.

Существо ступало по безлюдным улицам, скользя пустым взглядом вдоль белоснежных фасадов домов. Ни помпезные колоннады дворцов, ни яркие витражи храмов не привлекали его внимания. Существо бродило по мертвому городу, бездумно сворачивая в переулки, петляя кругами. Его единственным спутником была его собственная тень, которая постепенно росла и наливалась тьмой, до тех пор, пока не растворилась в подступивших сумерках. Существо продолжало ходить по городу, превратившемуся под покровом ночи в безликое нагромождение черных силуэтов, пока, наконец, не почувствовало усталость. Тогда оно зашло в здание, оказавшееся на тот момент ближе прочих.
Пустые залы освещались лишь лунным светом, проникающим через высокие окна. Вдоль стен располагались ниши, но они пустовали. Статуи, раньше стоявшие в них, были сброшены с пьедесталов и разбиты. Каменные тела, руки и лица, расколотые и покрытые трещинами, устилали пол, как трупы устилают поля сражений. По стенам, потолку и полу струилась искусная мозаика из стекла и ярких камней, но ее блеск померк из-за толстого слоя вездесущей пыли. Большие жаровни, стоящие по углам, и тяжелые светильники, свисающие на цепях с потолка, давно забыли жар огня, позволив холоду и теням безраздельно властвовать в стенах храма.
читать дальшеВ глубине здания под центральным куполом, на возвышении стоял золотой алтарь, за которым располагался бассейн, настолько глубокий, что неподвижная вода напоминала черное зеркало. Это помещение не было похоже на другие, здесь не было разбитых статуй и поблеклой мозаики. Темные стены будто оплавились и оплыли, как свечные огарки. Застывшие капли и подтеки были похожи на выступающие из кладки огромные кости, блестящие от осевшей на них влаги.
Не ведая страха, существо осталось здесь на ночлег. Едва сомкнулись его веки, как пустой разум погрузился в сон, бесцветный и блеклый, как сумрачный день.
Из забытья существо вывел звук шагов, раздававшийся где-то рядом. Вокруг все еще царила темнота, пронзенная косыми лучами лунного света, который высвечивал медленный танец летающей в воздухе пыли. Тихий шорох ткани и мерная поступь перемещались по кругу, точно кто-то шел по галерее, опоясывающей центральный зал. Пристальный взгляд, скрытый темнотой, придирчиво изучал незваного гостя через арочные пролеты.
– Покажись! – выкрикнуло существо безжизненным, как палая листва, голосом. Тень подчинилась, возможно, потому что в этом голосе еще могла сохраниться божественная сила, создавшая его. К самой кромке света подошла женщина. Очерченный лунным серебром силуэт был горд и статен. Словно скульптура, вылитая в сверкающем металле, такая же красивая, недоступная и неподатливая. – Кто ты?
– Когда-то я была верховной жрицей. Но прошло очень много времени, с тех пор как последний несчастный осмелился потревожить мой покой, переступив порог этого храма, – ее голос был холоден и остер, как ледяной нож.
– Что произошло с тобой? – спросило существо. Но женщина упрямо вскинула голову и отступила в темноту.
– Отвечай!
– Во времена, когда тучи не осмеливались закрывать небо над городом, а легкий ветер по утрам доносил с равнин сладкие ароматы степных цветов, я была самой красивой женщиной среди всех живущих. К ступеням этого храма приходили толпы, только чтобы взглянуть на меня, когда каждый полдень я выносила священный огонь на встречу с его прародителем.
Многие пытались добиться моего внимания. Те, кто обладали богатством, соблазняли меня роскошью и изобилием, в котором можно легко утонуть; те же, у кого не было ничего, предлагали мне самих себя – все, лишь бы я покинула стены храма и ушла с ними. Храбрецы проливали кровь и убивали друг друга, пытаясь показать свою силу. Странники со всех концов света, чтобы показать свою преданность, приносили мне чудесные вещи, добытые ценой человеческих жизней, – рассказывая свою историю, женщина плавно двигалась по чернильным дорожкам между пятнами света. Длинный подол ее белого платья, расшитый серебряной и золотой нитью, тянулся за ней, как змеиный хвост. Иногда она касалась колонн света, который вспыхивал на ее груди и бедрах, как холодное пламя. Но ее лицо всегда оставалось сокрыто тенью. Обтянутое тонкой тканью тело было совершенно, как ограненный алмаз, блестящий на солнце. Казалось, что все прекрасные статуи, украшающие площади города, изображают только ее, тщетно пытаясь передать ее красоту.
– Не только поклонники, но и храм хотел безраздельно забрать меня себе. Служитель каждого божества, чья статуя когда-либо стояла в этих нишах, хоть раз приходил ко мне, убеждая, что моя красота достойна принадлежать только его господину. Они хотели сделать меня нареченной невестой и оракулом божественной воли.
Но я отвергла их всех. Богатых и бедных, безрассудных и расчетливых, порочных и святых, мудрецов и невежд, мужчин и женщин, стариков и юнцов. Никто из них не был достоин меня. Все они тянулись ко мне, как деревья тянутся к солнцу. Даже боги ничем не отличались от простых смертных. Их всех свело с ума желание. Оно стерло их лица, превратив в безликую, отвратительную массу. И чем больше их становилось, тем более мерзкими они представали. В то время я не могла опустить взгляд, чтобы не увидеть спины, согнувшиеся в раболепном поклоне. А если кто-то и осмеливалась взглянуть мне в глазах – это было еще хуже, потому что в таком взгляде таились грязь и безумие. Даже смерть, подобно прочим, страстно желала меня, водя по ночам холодными пальцами по щекам и закрытым векам.
Тогда я, наконец, убедилась, что ни на земле, ни на небе, нет никого, кто был бы достоин меня. И лишь Бездна оставалась ко мне безразлична. Я отдала себя ей.
После своего возрождения я открыла двери храма, и каждый, кто пришел ко мне – умер.
Жрица встала за спиной у существа и склонилась к самому его уху. Даже вблизи в ее дыхании не было тепла: только холод, что таится в ночном небе в промежутках между сияющих звезд. На фоне оконного проема ее силуэт был черен как смоль, а ее тень полностью накрыла существо, все еще сидящее перед ней на коленях.
– Но ты не такой, как они. Ты не знаешь грязи. Ты сам – порождение прекрасной Бездны, в тебе одна пустота. Потому я не убьют тебя, но помогу, – она обошла существо, встав прямо перед ним. Свет открыл взору ее лицо. Всю верхнюю часть головы закрывало подобие костяной маски. Точно огромная, широкая ладонь с множеством длинных, тонких пальцев, обхватывающих череп. Ужасная маска скрывала глаза, лоб и скулы, ее узловатые пальцы глубоко врезались в шелковистую кожу и тянулись серыми плетьми вниз по шее. Открытым оставались только рот и подбородок.
Прекрасные алые губы, навечно застывшие в презрительной ухмылке, на мгновение стали мягче и сложились для поцелуя. Жрица поцеловала существо в губы, прильнув к нему всем телом. Но оно не ответило на страсть, оставшись неподвижным и окоченелым, словно труп.
– Храни свою пустоту, не позволяй никому прикасаться к ней. Помни: кого бы ты не встретил на своем пути, они не достойны даже твоего взгляда, – сказала она и отстранилась, исчезая в густом сумраке. Когда острая, как бритва, линия между светом и тьмой, прошлась по ее лицу, костяная маска пошевелилась, переставляя свои цепкие пальцы. Спустя мгновение, жрица бесследно растворилась во мраке, и пустой храм погрузился в холодное безмолвие.
Оставшись в одиночестве, существо закрыло глаза и тут же погрузилось в сон.