Denn du bist, was du isst.
Winter night by ~dominique-merot on deviantART
Совместно с Altavista
Необходимое пояснение.Я с величайшим удовольствием представляю вам очередные многословные плоды нашего совместного с Альтавистой творчества. Этот ролевой рассказ (или литературный отыгрыш, кому как удобнее) посвящен оригинальному миру. Я намеренно не указываю никаких подробностей о мире. Во-первых, не хочу никого пугать объемами. Во-вторых... ну кому это вообще интересно? Какой автор предложит вам перед прочтением его книги изучить сначала тематическую википедию? Мне хочется, чтобы любой, кому взбредет в голову почитать наш отыгрыш, мог воспринимать его абсолютно свободно - как литературное произведение. Мы постараемся, чтобы все, что нужно, прояснилось по ходу текста.
большая карта Селефаиса
Зима пришла в Селефаис раньше срока. В год две тысячи двадцать пятый от создания благословенной Империи, или – по новому стилю - в год второй после смерти первого и единственного ее императора Тессарила Благословенного, природа была неблагосклонна к его осиротевшим подданным. Засушливое неурожайное лето сменилось суровой ветреной зимой, какой не помнили даже старожилы. Уже в сентябре стало холодать, а настоящие морозы ударили в октябре – благо, что с оскудевших полей успели собрать остатки малочисленного урожая. Но хуже всего было то, что снега этой зимой почти не было: та тонкая ледяная корка, что сковала землю к февралю, едва ли могла именоваться сугробами. А для фермеров это означало только одно: весна, скорее всего, будет засушливой, посевы не напьются талой воды и, если небо не пошлет к началу весны двух-трех затяжных снегопадов, следующий год может стать настоящим бедствием для всей долины.
С какой стороны не глянь – перспектива дрянная. Но так уж устроен мир: даже при самом плохом раскладе кто-то всегда сможет найти для себя выгоду.Но так уж устроен мир: даже при самом плохом раскладе кто-то всегда сможет найти для себя выгоду. Вот и на нынешнюю зиму всяк смотрел по-своему, и, если кому и приходилось благодарить природу в эти месяцы, так это в первую очередь путешественникам. Дороги, которые в Селефаисе и без того поддерживались в отличном состоянии (первостепенная надобность для беспокойных земель, которым в трудные времена приходится рассчитывать только на себя), из-за отсутствия снега этой зимой были проходимы в любой части долины. Без особого труда и в кратчайшие сроки путник мог пересечь земли графа Фарадена из конца в конец и достичь самых отдаленных участков Селефаиса – если, конечно, нашелся бы такой путник, которому столь странный маршрут вообще мог прийти в голову.
Селефаис, этот медвежий угол, запирающий на северо-востоке владения ламба и надежно обороняющий всю провинцию от вторжения из-за беспокойных северных рубежей, редко встречал гостей. Даже для жителей местной провинции было очевидно: дальше Селефаиса нет ничего. Это крайняя точка на карте, к которой без особой на то нужды не стоит приближаться, и уж конечно нет никакого резона пытаться узнать, что там дальше. Что касается императорской столицы, которая находилась от Селефаиса так же далеко, как холодное зимнее солнце – от оледеневших башен пограничного города, там о Селефаисе, быть может, и не знали вовсе. Он существовал на картах местных чиновников в виде осязаемой, но вместе с тем незримой точки, о которой вспомнили бы разве только в тот день, когда в императорской казне обнаружилась недостача налогов.
Но прервем наше мысленное путешествие по провинциям континента, оставим роскошные залы императорского дворца на раздел шакалам, пирующим над надгробием почившего Императора, и вернемся в Селефаис, в далекое северное графство, озабоченное в это время года совсем другими проблемами.
Как мы и упоминали, нынешняя зима не расщедрилась на снег, но отнюдь не поскупилась на мороз. А потому отряд вооруженных всадников, носивших на плащах цвета графа Фарадена – пурпур и серебро - двигался по примерзшей, расчищенной от снега дороге, почти так же быстро, как мог бы двигаться летом. Отряд ехал на юг, однако, выбрал для своего путешествия не восточную дорогу, которая вела прочь из долины, к более ласковым и обжитым землям, а западную. Это означало, что отряд не собирается покидать Селефаис, а направляется к одному из многочисленных поселений долины, вероятно, выполняя поручение графа. На характер этого поручения недвусмысленно намекали кольчуги, а также рукояти мечей и топоров, поблескивающие из-под тяжелых зимних плащей.
Итак, мы начинаем с того, что отряд двигался на юг, с каждым шагом разгоряченных коней приближаясь к своей цели. Но все же не один поход не может считаться успешным, если по пути не случилось ни одного привала. И, как известно, именно на привалах случается самое любопытное. А значит, начнем мы именно отсюда.
- Зимние звери, гончие зимы… Они просыпаются вместе с первыми холодами, но тогда они еще не так сильны. Они растут с сугробами, злеют с морозами. Бродят ночами вокруг домов, заглядывают в окна, и стекла покрываются ледяными узорами от их неживого дыхания. Они смотрят на огонь. Они вечно голодны и только тепло может утолить этот голод: тепло и жар, которые они так ненавидят и боятся. Если тепла много – они не суются. Но когда вьюга воет особенно жалобно или зло, знайте, это голоса гончих. Когда ветер царапает снегом лицо – это их шершавые, холодные языки тянутся к вожделенному теплу. Когда немеют от мороза кости – это впиваются в плоть их бесплотные когти.
Говорят, в самые суровые зимы, когда они сильней всего, когда их стая становится слишком большой… Они перестают бояться. И может статься, что даже огонь в очаге тебя не защитит. Распахнется окно или дверь, но ворвется туда не просто ветер, а зимние звери, которые никого не пощадят…
Дверь распахнулась. Дети взвизгнули, сам рассказчик выронил из рук прут, который не успел вплести в бок корзины, не ожидая такого продолжения истории. Да что там: трое взрослых мужчин как один обернулись к двери, пусть на их лицах и не было настоящего испуга или удивления. На этот раз сказке было суждено остаться сказкой: на пороге стоял четвертый из гостей, что остановились на ночь в доме старосты. Мужчина не понял, конечно, чем вызвано такое внимание к его появлению, и молча отошел к товарищам. Будь это кто-то из домочадцев, хозяин сказал бы ему пару крепких слов: нечего посреди ночи зимой туда-сюда бродить. Да только гости необычные: люди графа, еще и не простые солдаты, кажется, на таких не порычишь.
Староста, впрочем, не жаловался, хотя и пришлось на ночь потесниться ему и хозяину еще одной избы на хуторе. В тесноте, как говориться, да не в обиде: с такой охраной в доме всегда спокойней.
Дети притихли, хозяин повертел в руках плетенку, взял следующую ветку и снова заговорил, выбрав, на этот раз, сказку повеселее.
Гости, между тем, вели свой негромкий разговор, расположившись неподалеку от очага. Они с видимым удовольствием впитывали жар огня, ничуть не смущаясь соседством с хозяином и целой оравой детишек. Перед лицом зимы все равны: в середине февраля, когда дыхание севера становится колючим и злым, нет спасения ни для господ, ни для простолюдинов. Гончие зимы таятся у обочин ночных дорог и любой путник для них – желанная жертва, одет ли он в меха или в залатанный шерстяной плащ. В такие ночи спасает только огонь, да горячая похлебка.
От дымящегося супа люди графа не отказались, но взамен поставили на стол походную суму с собственными припасами: сейчас не те времена, чтобы бездумно пользоваться чужим гостеприимством.
- Зима разыгралась не на шутку, - мужчина – тот, что вошел последним – откинул капюшон плаща, но раздеваться не стал, а напротив, еще глубже втянул голову в меховой воротник, оттого приобретя сходство с нахохлившейся птицей.
- Что в этом толку, Филин, - словно подтверждая это мимолетное сходство, произнес один из его спутников, - Таких холодов даже старики не припомнят, а снега как не было, так и нет.
Эгиль Филин повернул голову, и в упор уставился на говорившего. Невысокий, седеющий, он принадлежал к той породе людей без возраста, которые и в тридцать семь и в шестьдесят семь могут сохранять крепость тела и остроту ума. Вечно закутанный во взъерошенные шкуры, как рыцарь в свои верные доспехи, он словно с минуты на минуту ожидал нападение подлейшего из врагов – холода. Привычка, выдававшая в нем ветерана, проведшего ни один год на северных рубежах.
- Всему свое время, сэр Ремингтон, - ответил он, все так же не сводя взгляда круглых глаз со своего собеседника.
Тот лишь с сомнением пожал плечами и добавил многозначительно:
- Уже середина февраля.
Сэр Альдвин Ремингтон являл собою почти полную противоположность Филину. Суховатый, подтянутый, он сохранял гордую рыцарскую осанку даже сейчас, сидя за грубо обструганным столом в крестьянской лачуге. Впрочем, в своей тщательно вычищенной согласно требованиям устава кольчуге, с надменным взглядом, сверкающим из под горделиво вздернутых бровей, он выглядел скорее неуместно, чем величественно. Прямая осанка, да еще то, как обратился к Ремингтону Филин, выдавало в сухопаром старике рыцаря. С первого взгляда можно было решить, что он является капитаном этого странного маленького отряда, но впечатление это было неверным.
- Погода нам на руку, сэр Ремингтон. Дороги свободны и мы можем быстро передвигаться по долине. А сейчас как никогда важна быстрота, если мы все-таки имеем дело с бандой разбойников.
Третий член отряда, худощавый юнец лет восемнадцати, по очереди осмотрел всех своих подчиненных. По прихоти случая именно он, Арнар Стедвиг, был назначен командиром этого отряда, хотя, видят духи, менее всех остальных годился на эту роль. Юноша происходил из благородного рода, хотя и не успел еще заслужить рыцарского титула. Быть может, именно по этой причине держался он гораздо скромнее, чем тот же Ремингтон. Стедвиг прекрасно понимал, какое впечатление производит на своих соратников: худой, почти тщедушный, от природы бледный, да к тому же еще и рыжий. Он явно не мог соперничать ни в силе, ни в опыте, ни с одним из своих спутников. И хотя в его возрасте многие рыцари уже щеголяли громкими титулами и победами, а солдаты на войне успевали заслужить не одну награду, его все еще считали юнцом, ошибочно приписывая слабость тела незрелому возрасту.
Болезненная худоба, однако, совсем не умаляла безграничной преданности молодого отпрыска Стедвигов своему графу.
- Граф Фараден дал нам указание: разобраться с беспорядками, что творятся на юго-западной дороге, - произнес молодой человек, - И в данный момент меня менее всего волнует снег.
- Беспорядки, ты говоришь. И, видимо, подозреваешь что здесь похозяйничали разбойники. Но скажи мне, Стедвиг, откуда они вообще взялись в этой области? - подал голос четвертый из гостей. До сих пор он не участвовал в дискуссии, но лишь потому, что старательно расправлялся с очередной порцией похлебки, которая с завидной скоростью исчезала в его желудке.
Стоит описать этого человека чуть подробнее. Огромный, похожий на быка здоровяк, на целую голову возвышался над остальными мужчинами. Тщедушный Стедвиг на его фоне смотрелся почти что ребенком - отчего, быть может, и испытывал к гиганту скрытую неприязнь. Хотя, если неприязнь и была, истинная ее причина крылась совсем в другом. Чернобородый, темноволосый громила был колдуном. Одним из тех пришельцев, что явились в долину позапрошлым летом и добились покровительства графа Фарадена. Решения правителя никто из присутствующих за столом не осуждал (как-никак, колдуны и вправду спасли долину от голода и эпидемии), но и мириться с присутствием того, кого в минувшие годы назвали бы еретиком и варваром, тоже не могли.
Здоровяк-колдун – его звали Камес – как назло ничуть не собирался преуменьшать своего роста. Он ел за двоих, дрался за четверых а, случись за столом удачной шутке, гоготал так, что уши закладывало. К тому же он не признавал никакой субординации, подчиняясь только графу Фарадену и верховному жрецу собственного храма – на что, впрочем, Камес, сам носивший звание жреца, имел полное право.
И все же его нагловатая манера общения выводила Ремингтона, а иногда и Стедвига из себя. Что касается Филина… никто из присутствующих так и не заподозрил в нем ни следа гнева, раздражения, или любых других разрушительных эмоций: следопыт оставался невозмутимым и собранным в любой ситуации.
Вот и сейчас он спокойно перевел взгляд своих немигающих глаз на Камеса и переспросил:
- Что значит: откуда они взялись? Явились с севера или с востока.
- Сам знаешь, Филин, - возразил колдун, отодвигая пустую плошку, - В этот край долины так просто не пройдешь: с одной стороны река, с другой болота, с третьей наши рубежи. Листвица не замерзает зимой, ее течение слишком бурное. В феврале в эту ледяную душегубку сунется только идиот. Стало быть, перейти реку вброд эта ваша банда не могла: они либо просочились через наши посты, либо собрались уже тут, на месте.
- Мне с трудом верится, что через здешние посты кто-то смог пробраться незаметно. - решительно заявил Стедвиг. – Люди там свое дело знают, да и шайки им не впервой ловить. Если бы они обнаружили нечто подозрительное – об этом узнали бы в городе.
- Однако же, - сэр Рэмингтон говорил подчеркнуто вежливо, но слышалось при этом в его голосе нечто вроде скрытого недоумения, – еще меньше верится, что разбойничать могут местные.
- Почему? – переспросил Стедвиг и тут же едва заметно поморщился, глядя, каким самодовольством блеснули глаза у сухопарого рыцаря.
- Ведь в таком случае совершенно непонятно, на что они надеялись, - важно проговорил Ремингтон, - зимой ничем особо не поживишься, а прятаться в лесах, когда подступают холода – не менее умный поступок, чем лезть посреди февраля в Листвицу.
В этих словах была своя правда: зима порой безжалостней стражи расправлялась с искателями легкой поживы. Каким бы ты отчаянным головорезом не был, мороз всегда окажется сильнее. Отделиться от других зимой – поступок, который сулил куда больше проблем и бед, чем выгоды.
- Значит, пока этой шайке просто везет больше, чем всем остальным, - пожал плечами Стедвиг.
Он не видел смысла в этих предположениях: какая разница, откуда взялись в этих краях лиходеи? Если тревожные новости, пришедшие в столицу не врут, значит, они есть. А над остальными вопросами будет время подумать, когда они выполнят приказ графа.
Эгиль во время короткого спора рыцарей не отрываясь, внимательно смотрел на колдуна, слегка наклонив голову на бок. И, когда мужчины замолчали, спросил сам, негромко, вполголоса:
- Если не разбойники тревожат этот край, то кто же, по-твоему, Камес?
- Пока не знаю, - отозвался колдун, - Но что бы это ни было – мы его утихомирим.
Ремингтон отвернулся, пряча надменную усмешку. Стедвиг напротив, рассмеялся открыто:
- Ты верно хочешь напугать нас, колдун? Напрасный труд. Мы родились на севере и вдоволь наслушались сказок. Оборотни, вампиры, ведьмы – у каждого из них такая же алая кровь, как и у людей.
- Славно, что ты не включил в этот список колдунов, - злобно ощерился Камес, смерив рыжего дохляка горящим взглядом. Колдун был скор на гнев и не нужно было быть искусным острословом, чтобы вызвать его на ответную грубость. Впрочем, наглость со стороны Стедвига всегда приводила гиганта в замешательство: с одной стороны, происхождение позволяло парню говорить с ним на равных. С другой стороны, тщедушное тельце и бледное, болезненное лицо Арнара, вызывали в колдуне только презрение. Сколь бы ни был умен этот дохляк, что с того толку? Случись меж ними настоящий спор, этот малохольный переломится от первого же аргумента.
- Не горячись, Камес, - негромко отозвался из своего угла Эгиль, - Слова милорда Стедвига можно толковать двояко: у всякого из нас алая кровь, а значит – не так мы и отличаемся.
Сэр Ремингтон бросил в его сторону холодный взгляд:
- В иное время такие слова могли бы сойти за ересь…
- Но времена меняются, - Стедвиг примиряющее поднял руки, - И мы были бы последними идиотами, если бы не менялись вместе с ними.
Едва начавшийся конфликт был погашен. Камес, что-то бурча себе под нос, взялся за миску и сделал знак хозяйке: в его бездонную глотку влезет еще одна порция похлебки. Ремингтон отвернулся и с отсутствующим видом уставился в огонь. Один лишь Филин по-прежнему смотрел на юношу, едва заметно улыбаясь.
Стедвиг вздохнул. Да, беспокойная армия ему досталась. Но разве у него был выбор? Сейчас, когда большинство воинов Селефаиса ушли на северные рубежи, гарнизон города был почти пуст. Если бы не это обстоятельство, возможно, ему бы и не пришлось исполнять роль командира, которая совсем не подходила ни к его смехотворному телосложению, ни к скудному опыту. Стедвигу также не пришлось бы тащить за собой сэра Ремингтона, отнюдь не самого кампанейского человека в графстве. Старый рыцарь оказался в отряде лишь потому, что в замке не хватало толковых мечников (хотя, возможно, Бран Фараден просто ждал подходящего повода, чтобы выставить надменного зануду на мороз).
Эгилю Филину, ветерану Северного Дозора, полагалось быть сейчас на дальних рубежах, но ранение, полученное в начале зимы, заперло его в городе на долгие месяцы. Вот почему следопыт сейчас был с ними, а не промышлял на горных перевалах между Селефаисом и беспокойным Ульвдалиром.
Что касается Камеса, он тоже оказался здесь не по своей воле. Колдун отлично проявил себя в Дозоре в прошлом году и надеялся, что и этой зимой успеет насшибать не меньше сотни дикарских голов. Однако, в начале декабря Бран Фараден неожиданно покинул пограничные посты и вернулся в город. Следом за ним уехал и Камес, немало разочарованный тем, что приходится оставлять милые его сердцу кровавые стычки и бесшабашную резню. Он несколько раз просил разрешения вернуться на передовую, но всякий раз получал отказ. Стедвиг подозревал, что граф опасается отпускать колдуна от себя.
Впрочем, сейчас у Камеса вполне может появиться возможность наверстать упущенное. Арнар понимал, что компании гиганта на самом деле стоит радоваться: о его боевых навыках все были наслышаны. Кроме того, какими бы разными не были члены маленького отряда, что бы не думали друг о друге, все они преданы одному делу и одному человеку. А потому, в конце концов, должны найти хотя бы подобие общего языка. Стедвигу, по крайне мере, хотелось бы в это верить.
На улице залаяла собака: приглушенно, похоже, на другом конце хутора. Ни хозяева, ни гости не обратили бы на нее внимания, но брехню подхватила вторая, потом третья. Эгиль наклонил набок голову – отчего вовсе стал похож на сыча – прислушиваясь скорее заинтересованно, чем настороженно. Где-то хлопнули двери: хозяева утихомиривали псов и скоро лай утих. Следопыт встретился со Стедвигом глазами и юноша едва заметно кивнул, мол хорошо, выйди, посмотри на всякий случай.
Эгиль поднялся, успокаивающе улыбнулся хозяину, который поглядывал то на окно, то на гостей, и вновь шагнул в морозную ночь.
- Филин!
Едва он ступил за порог, из темноты появился юноша, немногим старше Арнара. Кожух расстегнут, плаща нет, как будто его вовсе не кусает колючий холод. Можно было бы решить, что он в спешке от кого-то убегал, но глаза парня были полны отнюдь не страха а, скорее, азарта.
- Что случилось, Рогволд?
Светловолосый молодой человек, еще один член их отряда, был вторым сыном в семье Вейнран, не слишком знатной и все же благородного происхождения. Рогволд впрочем, мало походил на высокородного господина: его выдавало простоватое лицо и слишком дружелюбная улыбка, с которой он обращался ко всем.
- Вы тоже слышали? – нетерпеливо спросил юноша, глядя на Эгиля горящими глазами.
- Собак? Слышали, но, я вижу, все спокойно. Должно быть…
- Да нет же! – нетерпеливо перебил парень, - Вой!
Филин удивленно приподнял брови: о чем он толкует? Рогволд, видя изумление мужчины, торопливо продолжил:
- С той стороны хутора лучше было слышно. Что-то завыло, потом залаяли собаки, и оно утихло. Звук такой… странный, - юноша понизил голос, - вроде и негромкий совсем, но… Вот, снова, слышишь?!
Следопыт хотел было возразить, что Рогволду померещилось, но вдруг тоже услышал. Вой этот звук напоминал разве что интонацией: протяжной, нарастающей. Снова залаяли собаки, но на этот раз вой не спешил утихать, напротив, набирал силу, становясь все отчетливей слышен сквозь заливистый лай.
- Я за милордом!
Рогволд дернулся было к двери, но Эгиль поймал его за рукав.
- Стой. Я сам.
Юноша нетерпеливо кружил на месте, досадуя, что не захватил меч, спеша рассказать Стедвигу и другим о странном звуке. Впрочем, он и сам не знал, чем оружие ему могло помочь сейчас. Но вот дверь хлопнула: вслед за Арнаром и Филином вышли и остальные, поднимая воротники повыше.
- Воет… - почти с восторгом выдохнул Рогволд, оглядывая их всех.
- Волки? – произнес Стедвиг.
- Волки, милорд, так не поют, - хмыкнул Ремингтон, вглядываясь в темноту. – Разве что оборотни.
- Оборотни тоже, - покачал головой Филин.
Вой нарастал. Неясно было, откуда он идет: так мог бы гудеть ветер, вот только ветра не было. И, как и сказали мужчины, он вовсе не был похож на звериный вой. Тоскливый, злой стон вплетался в ночную тенмоту, заставляя невольно тянуть руки к оружию. Он, словно холод, впивался в плоть и пробирал до костей.
Стедвиг невольно поежился и бросил взгляд на свой отряд. Филин нахохлился еще больше, словно надеялся спрятаться от леденящего звука за воротником плаща. Сэр Ремингтон настороженно прислушивается, на его лице не осталось и тени былой надменности: сейчас с его благородного, заострившегося профиля можно писать какого-нибудь стареющего, но все еще бравого паладина из легенд.
Если Филин и Ремингтон насторожены, то Камес и юный Рогволд, напротив, сохраняют на лицах выражение почти детского восторга. Для них обоих этот звук – знамение близкого приключения. Стедвиг с трудом удержался, чтобы не рассмеяться, глядя на них.
- Не могу даже предположить, что это, - пробормотал сэр Ремингтон, оглядываясь на Стедвига.
- Вы же слышали сказку, Альдвин, - усмехнулся Стедвиг, - Ту, которую рассказывал староста.
Заметив непонимающий взгляд рыцаря, молодой человек пояснил:
- Полагаю, что именно так могли бы выть гончие зимы, почуявшие добычу.
- Что за гончие? – живо переспросил Рогволд.
- А я предполагаю, - Ремингтон произнес это неожиданно резко проигнорировав вопрос юноши. Глаза его сверкнули прежним высокомерием. – Что мы все уже вышли из возраста, в котором верят сказкам.
Стедвиг опешил на какой-то миг от подобной интонации, которая граничила даже не с дерзостью – с хамством. Но прежде, чем он успел ответить, раздался негромкий голос Эгиля:
- Сказки не возникают на пустом месте, сэр Ремингтон. Откуда нам с вами знать, кто или что приходит с метелью.
Звук повторился еще несколько раз, потом затих, оставляя отряд наедине с темнотой. Этой ночью одинокий вой так и не прозвучал снова.