Denn du bist, was du isst.
Darkness has fallen by ~TheJokerCZ on deviantART
Совместно с Altavista
Кое-какие финальные примечания.Первая запись была датирована 30-м марта. Странно, что прошло меньше года, хотя создается полное впечатление, что мы прожили с нашими героями как минимум один год.
Да, события в отыгрыше действительно охватывают один полный год и это - пожалуй лучший мой ролевой прогресс в плане соотношения ролевое время\реальное время.
Забавно, что частей ровно 12 - как и месяцев в году. Хотя события не всегда происходят с периодичностью в месяц.
В общей сложности в вордовском файле отыгрыш занимает почти 90 страниц, а это в пересчете на форматные странички вполне может сойти за небольшую мягонькую книжку.
Названия за все это время мы так и не придумали. С этим вообще всегда туго.
Все записи по этому отыгрышу можно достаточно непринужденно найти по тегу "Зан'Дар".
____________________________________
Они стояли перед крепостью, опоясав вход в нее широким полукругом. Не только воины и солдаты, но и жители деревни, мастера: клан, все, кто был рожден Северными Волками.
А перед ними – те, кто провел в Альтеракской долине свой первый год. От зимы до зимы: кто не ушел, намахавшись вдоволь мечом, и не погиб, оставшись на окровавленном снегу во время очередной стычки. Наемников на Альтераке всегда было достаточно, но тех, кто задерживался надолго – единицы. Поэтому каждый год перед лицом клана оказывалось всего лишь несколько человек.
Тоамна – единственная троллиха, единственная женщина среди пятерых орков – внимательно всматривалась в лица тех, кто стоял перед ней. Со многими солдатами она сражалась плечом к плечу, со многими жителями не один раз сталкивалась в поселении. Она знала их и, должно быть, многие знали ее. Год – это немного, но Альтеракская зима, кажется, вмещала в себя не один десяток лет. Год – это немного, но Альтеракская зима, кажется, вмещала в себя не один десяток лет.
Из крепости вышли командующие двумя главными сторожевыми башнями лагеря, остановились у входа, привлекая внимание собравшихся. Следом за ними вышел Дрек’Тар в сопровождении двух своих зверей. Волки сбежали по ступеням впереди хозяина, и уселись перед строем, глядя на воинов умным взглядом желтых глаз.
Слепой шаман уверенно спустился с крыльца, остановившись перед ожидающими его воинами. Тоамна внимательно рассматривала главнокомандующего: орк был уже действительно очень стар, но стоял прямо, и шаманка была совершенно уверена, что он не забыл, как управляться с висящими на его поясе топорами.
Дрек’Тар поднял руку, утихомиривая разговоры, гулявшие по задним рядам. И, когда тишину нарушал только треск огня в жаровнях и далекий вой ветра, он заговорил густым, негромким голосом.
- Вы пришли сюда чужаками, но сражались бок о бок с нами, сражались за нашу землю, за наш дом. Вы кровью своей заслужили место среди воинов клана. Мы благодарим и чествуем вас за ваши мужество и вашу доблесть. Эта земля не слишком много может дать, - орк улыбнулся, - но мы хотим наградить вас тем, что сами ценим превыше всего. Правом зваться Северным Волком.
Дрек’Тар, должно быть, много раз произносил эти слова, но они не звучала заученными бездушными фразами: шаман говорил искренне. Да, Альтеракская долина не отличалась богатством, даже наемникам здесь платили немногим больше обычного солдатского жалования.
Но признание клана было высшей наградой, и никто бы не посмел отнестись к ней снисходительно. Так же, как никто из орков за пределами долины не посмел бы усомниться в чести и умениях того, кто это признание заслужил.
Шорох одежды, позвякивание кольчуг: они опускаются на колено.
Генерал приблизился к первому воину, следом за ним шагнули двое орков. Дрек’Тар взял сложенную ткань, что прттянул ему один из них, встряхнул, расправляя. Плащ, небесно-голубой, отороченный белоснежным мехом альтеракских волков, с серебряной вышивкой: вязь узора по краю и эмблема клана посередине. Парадный плащ, который редко надевали: здесь случалось не так уж много пводов и церемоний. В клане их вручали в основном воинам, и он был не у каждого жителя долины, в том не было необходимости.
Но металлическую застежку в виде все той же оскаленной волчьей головы, что поблескивала на вороте плаща, клали новорожденным Волкам в колыбель: знак различия, символ принадлежности к клану.
Главнокомандующий опустил плащ на плечи первого воина, и, что-то сказал ему. Тоамна видела, как искренне улыбнулся мужчина в ответ шаману.
Дрек’Тар подошел к следующему орку, а девушка зажмурилась, пытаясь утихомирить всю ту бурю эмоций, что бушевала внутри. Гордость, восторг, радость – она опьянена самой возможностью стоять здесь, среди них. Она ли это? Взбалмошная, бестолковая девчонка, которая так мечтала стать частью чего-то. Здесь, пред лицом клана Вождя…
Тоамна услышала тяжелые шаги и распахнула глаза, вскинув взгляд. На глазах шамана черная повязка, но девушка уверена, что он ее видит.
Плащ ложится на плечи вместе с ладонями генерала: они одинаково тяжелые и теплые, мех щекочет шею и щеки. Дрек’Тар улыбнулся ей и негромко произнес:
- Пусть твои духи не оставят тебя, сестра.
Конечно, он видит – хоть и не глазами, зато яснее многих. Тоамне казалось, что она много кого узнала бы в его глазах, если сама сумела в них заглянуть.
Она не успела и не сумела ничего ответить: горло сдавили слезы, а генерал уже направился дальше.
Пальцы девушки до боли, лихорадочно сжали застежку плаща.
«Спасибо», - шепчет она про себя, сама не понимая – кому.
Дрек’Тар отдал последний плащ и вернулся на свое место перед строем. Пошел снег – крупными хлопьями, оседая на новых плащах. Тоамна знает, что снегопад через несколько минут обернется метелью. Зима сама приветствовала их.
Генерал поднял руку и произнес – на этот раз громко, раскатисто, так, что, должно быть, слышала вся деревня:
- А теперь встаньте. Встаньте, воины Северного Волка!
И они поднялись: под приветственный клич клана, подхвативших последний слова шамана, под протяжный вой волков. Под торжественную и дикую песню метели, бывшую здесь едва ли не самым родным и желанным звуком.
Крупные хлопья снега залетали в открытую дверь кузницы, быстро расплываясь каплями на полу и почерневших от сажи досках. Огонь ворковал в печи, лениво облизывая остывающие угли. Внутрь медленно вползали сумерки и снег.
Зан’Дар стоял у стола, задумчиво перебирая ящик с обрезками металла. Казалось, его пальцы сами находят искомое в куче испорченных деталей, литников, обрезков проволоки. Рядом с троллем на столе уже скопилась небольшая горка металлических обломков, но взгляд его лишь рассеянно отмечал находки, по-настоящему не задерживаясь на работе.
Он думал о письме, что лежало сейчас под его матрасом в казарме. Маленький квадрат бумаги, аккуратно скрученный и уложенный в миниатюрный футляр. Вчера, пока буря нагоняла в чашу долины набрякшие снегом облака, маленький бесстрашный гонец, создание искусной магии, прорвался сквозь ветер и опустился прямиком на его ладонь. Тот, кто отправлял это письмо, каким-то образом узнал о его местонахождении – или же, имел некий предмет, позволяющий это местоположение выяснить. Существовало не так много людей, которые обладали такой возможностью… и почему-то сейчас Зан’Дару не хотелось вестей ни от одного из них. Он не посылал и не получал писем с того самого дня, когда вырвался из тюрьмы. Ни единого послания за целый год.
И почему-то именно сегодня, в первый день зимы…
Зан’Дар несколько секунд рассматривал бойкую птичку, целиком умещающуюся на его ладони – вместе с острыми крылышками и хвостом-вилочкой – потом подбросил ее в воздух, отпуская. Выполнив поручение, стриж очень скоро растаял в воздухе, оставляя тролля наедине с маленьким, запечатанным воском футляром.
Ни печати, ни опознавательных знаков письмо не содержало, но Зан’Дар почти сразу понял, кому принадлежал этот аккуратный, тонкий почерк. Он ни разу не видел эту женщину, но почему-то теперь, вчитываясь в тревожную вязь строчек (она писала на грубом языке орков, умудряясь сохранять изящество стиля и почерка), на удивление живо представил ее лицо и миниатюрные, как у статуэтки, руки. Руки обманчиво хрупкие – если, конечно, все то немногое, что он знал о ней, было правдой.
Письмо было коротким и содержало в себе лишь необходимую информацию. Ни слова о помощи, ни единого намека на отчаяние. И все же… она прислала письмо. Уже сам факт того, что она написала его, написала существу, которого ни разу в жизни не видела и знала, быть может, только по коротким обрывкам чужих речей, вопил о бессилии и угасающей надежде.
Она не просила его приехать и, если быть до конца честным, он и не обязан был. И все же, маленький, запечатанный воском футляр лежал в казарме, под его матрасом, волнуя мысли одним лишь своим существованием.
Зан’Дар яростно ударил по столешнице, отчего металлические обрезки в ящике жалобно звякнули, а крошечные кусочки, что он так пристально отбирал, подпрыгнули и со стуком посыпались на пол.
Ему вспомнились его собственные слова, произнесенные с полной, непоколебимой уверенностью, всего пару дней назад: «Зима ничего не изменит».
Ну конечно. Каким наивным дураком нужно было быть…
Ни легкость призрачного тела, ни долгожданный снег, накрывший долину белесой дымкой, не дарили привычной опьяняющей эйфории. Волчица бежала по лесу – не в обычном стремительном полете: осторожно, едва ли не опасливо. В быстром беге не было смысла, от назойливых мыслей все равно не убежать.
«Я должна была понять раньше. Почему я все время не замечаю самого главного? Духов слушать научилась, еще бы себя научиться…»
Мягкий вечерний сумрак, и такой же мягкий, почти ласковый холод. Самое начало зимы, и он кажется совсем безобидным. Но это ненадолго.
«Что мне теперь отвечать, когда понадобится отряд для дальних, самых жарких рубежей?»
Когда собирали на пограничные башни, обычно искали добровольцев, и они всегда находились. Тоамна часто вызывалась, особенно поначалу, когда забытье битвы было единственным, что помогало не вспоминать о прошлом.
«К чему думать о дальних – мне скоро и на ближних будет делать нечего. Незачем здесь оставаться… вот только и идти некуда».
Странно, что она вообще бегает одна по лесу, вместо того, чтобы…
«Я не могу. Я… боюсь. Проклятие, чего – ближе уже не будет. И все же, не стоит, не сейчас. Может быть, вообще никогда. Духи, ну что мне делать?
Но духи молчали.
Волчица остановилась. Дурашливо поймала пастью снежинку: неловкая попытка стряхнуть все свои тревоги, убедить себя в том, что все в порядке. Темнеет уже, пора в деревню.
Казарма встречала теплом и коптящим дымом жаровен. Но главное – шумными разговорами, запахом пота, и назойливым позвякиванием: кто-то возился со своей кольчугой. Все возвращалось на круги своя.
Женщина прищурилась, стоя на пороге, окинула помещение взглядом: куда он запропастился, на ночь глядя? В лазарете еще пусто, а для работы в кузне время вроде как позднее.
Тоамна прошла внутрь, на ходу отвечая кому-то на приветствия. Села на постель шамана, кинув поближе к огню плащ в капельках растаявшего снега. Можно и подождать.
В полумраке кто-то дружески похлопал ее по плечу. Оглянувшись, шаманка узнала грубоватое, улыбающееся лицо Джотека:
- Throm-Ka, сестра-волчица. Почему ты не у общего очага? – он присел рядом, внимательно и доброжелательно рассматривая ее, - Обычно, мы не устраиваем шумного праздника в такой день. Но все же, посвящение – это повод пропустить по кружечке.
Тоамна улыбнулась орку в ответ: Джотек был первым, кто встречал новобранцев, прибывших в долину, именно он объяснял новичкам нехитрые правила и помогал освоиться. Троллиха с благодарностью вспоминала эту помощь и, должно быть, не только она.
- Наверное, я просто еще не до конца пришла в себя, - призналась Тоамна. И, беспечно махнув рукой, продолжила. – Успею… Завтра еще не в бой, значит, эта ночь не последняя.
- Значит, ты останешься, - улыбнулся орк, кладя тяжелую руку на плечо шаманки.
Не смотря на этот радушный жест, где-то в уголках его широкого рта залегла печальная складка. Не трудно было догадаться, что за внешней веселостью Джотек скрывает отнюдь не радостные мысли.
- И все-таки, я рад, - еще одна улыбка – на этот раз, и в самом деле веселая, отчего Тоамна и сама невольно заулыбалась.
К лицам орков не сразу привыкаешь, однако, через какое-то время их суровые, словно высеченные в камне черты, обнаруживают в себе странную, грубоватую привлекательность. Они скоры на гнев, но улыбки орков несут искреннюю радость. Кажется, в их эмоциях вовсе нет полутонов: они смеются или насмехаются, радуются или тоскуют, не скрывая в своих жестах и поступках тайного умысла. И даже печаль, что тщетно пытался утаить Джотек, проглядывала в его словах так же очевидно, как сухие листья под первым зимним снежком. Кажется, орк и сам об этом знал.
- И ты вовсе не хочешь поехать с ним? – спросил он, наконец.
Шаманка ответила не сразу, какое-то время глядя в полумрак казармы, разбавленный теплым светом жаровен. Она сама задавала себе этот вопрос, но, видят духи, пару недель назад ответ на него ей было бы найти куда легче.
- Я не знаю, Джотек. Может быть…
Она внезапно вздрогнула – так, что от неожиданности орк убрал руку с ее плеча. Как будто только сейчас поняла, что на этот раз вопрос прозвучал не в ее голове.
- Подожди, - женщина подалась к нему. – Ты так спросил… Он что-то тебе сказал? Он хочет уехать сейчас?
Джотек явно смутился, понимая, что на этот раз сказал что-то лишнее.
- Он ничего мне не говорил, - произнес он, наконец, - Но он в кузнице с самого утра. Заговаривает огонь и почти не слышит людей. И… его не было на посвящении.
Женщина растерянно смотрела на орка, не обращая внимания на его смущение. Она, охваченная эйфорией, не слишком внимательно смотрела по сторонам, и на церемонии вообще мало кого замечала, кроме генерала. Да и заметь она отсутствие тролля – не придала бы этому особого значения, разве что потом шутливо упрекнула: знает же, что это для нее значило…
И сейчас, сбитая с толку словами Джотека, Тоамна удивлялась сама себе: она не сорвалась с места, не пошла в кузницу, чтобы обо всем расспросить, и даже не стала дальше тормошить орка.
«Заговаривает огонь… что ж, может быть, хоть ему духи что-то подскажут».
Шаманка снова улыбнулась:
- Наверное, в прошлый раз церемония показалась ему не очень интересной, - и, сглаживая неловкую шутку, женщина добавила уже серьезней. – Я подумаю над ответом, когда он сам меня спросит.
Джотек молча кивнул и, поднявшись, ушел к общему очагу.
Зан’Дар явился часом позже, когда огонь в жаровнях стал затухать, а солдаты один за другим стали расходиться по своим койкам. Казалось, шаман не замечал ничего вокруг, его веки припухли от дыма и он двигался, словно во сне. Лишь обратившись к Тоамне, его взгляд невольно просветлел.
- Сегодня волки чествовали новых братьев, - проговорил он, - Прости, я пропустил посвящение.
А потом склонился, чтобы нежно прижаться щекою к ее лбу:
- Я с самого начала называл тебя волчицей. Не нужно было ждать целого года, чтобы понять это.
Тоамна улыбнулась в ответ помимо воли, но ее улыбка тут же угасла. Что бы ни занимало мысли Зан’Дара – похоже, это тревожило его по-настоящему. Это выдавали и движения, которые он делал будто машинально, и растерянные интонации.
Женщина обняла шамана за плечи, привычно стремясь вернуть ему ощущение материального мира. Но сейчас его состояние было не похоже на обычную отрешенность или пристальный взгляд внутрь себя.
Она все-таки спросила: мягко, будто показывая, что не слишком рассчитывает на ответ:
- Что-то случилось?
- Ничего особенного, - и, словно прося прощения за неискренность, добавил, - Мне нужно все обдумать.
Больше часа проворочавшись в постели, Зан’Дар все еще безуспешно пытался заснуть. Он тщетно пытался отвлечься от тревожных мыслей, но они упрямо, раз за разом возвращались в накатанную колею.
Неужели и спустя пять, десять лет, он так никогда и не избавится от этого?
Он хорошо помнил холодные камни храма под своей спиной. Хорошо помнил, как жизнь и тепло медленно впитывались в жесткий, покрытый колкой корочкой льда, пол. Спустя почти два года воспоминание об этом ощущении было настолько острым, что шамана невольно прошил озноб, даже под тяжестью шерстяного одеяла.
Он убил Зверя, но и сам остался лежать, опустошенный, с целым сонмом ленивых мыслей, копошащихся в угасающем сознании. Наверное, он несколько раз засыпал или терял сознание, время от времени вновь возвращаясь в реальность, в холодный, затухающий мир.
От очередного забытья его пробудил мерный, цокающий шаг лошади. Сперва он не обратил на него внимания, но потом, словно вынырнув на мгновение из пучины дремоты, про себя отметил всю странность этого звука в подобном месте. Тролли никогда не любили лошадей, а лошади не переносили ледяные равнины Зул’Драка. Лошади с трудом выживали здесь, на севере. Если только это не…
Его губы слабо дернулись, обозначая улыбку.
- Жив еще, - негромкий, как шелест сухих листьев на ветру, голос. Скрип седла. Неторопливые шаги рядом, а после – огонь, горячий огонь у самого его лица.
Человек, явившийся за ним, зажег много огня, и постепенно тепло и жизнь вернулись в его кости. Зан’Дар отогрелся у костра, но человек сидел поодаль, игнорируя тепло. Его мертвая лошадь, столь же безразличная, как и ее хозяин, стояла чуть в стороне, неподвижная, как ледяная статуя.
- И что же, - голос, сухой, как палые листья, - Сладка оказалась твоя месть?
Зан’Дар безразлично покачал головой.
- Что ты чувствуешь? – жадный блеск зеленоватых, прозрачных глаз из темноты.
Шаман отозвался не сразу:
- Холод, - пробормотал он, - И пустоту.
Тихий смех, треск мерзлых листьев под ногой:
- Все правильно.
Зан’Дар безразлично завернулся в плащ и уставился в огонь. Наверное, он был благодарен за свое спасение. Быть может, позже он осознает это, но сейчас, сейчас…
И снова холодный, шепчущий смешок из темноты:
- Ничего не осталось: ни внутри, ни снаружи. Только я один о тебе и вспомнил. Считай, повезло, - он помолчал, потом добавил, - Хотел бы я, чтобы после всего кто-нибудь подумал и о моей шкуре…
В ту ночь шаман не обратил внимания на эти слова, но сейчас, спустя два года, они внезапно всплыли в его голове.
Зан’Дар понял, что не сможет заснуть. Осторожно откинув одеяло и, стараясь не разбудить Тоамну, он выскользнул из постели. Нет ничего хуже, чем пустые часы, отданные бессоннице: если так, ему лучше вернуться в кузницу и попробовать закончить начатое.
Может быть, где-то первый снег таял, а первые заморозки еще ничего не означали – но только не на Альтераке. Если еще вечером из-под белого покрова были видны опавшие листья и трава, то ночной снегопад все расставил по местам. Зима приходила, не медля на пороге, решительно заявляя свои права на долину. А следом за ней по пятам шла война.
Часть осадных орудий увезли из деревни еще неделю назад, вместе с ними ушли небольшие отряды на пограничные башни. Опасное дело: пока долина отрезана от внешнего мира, охранять границу могли лишь несколько человек. Но пустыми башни оставлять было уже нельзя. Впрочем, выдержать им оставалось недолго – в первое зимнее утро деревня наполнилась многоголосым шумом. Перевал был открыт: возвращались молодые Волки, с горящими глазами, переполненные нетерпением и желанием взять в руки оружие, истосковавшиеся по дому, радостно приветствуя родных. Возвращались те, кто решил провести еще одну зиму на чужой войне: сдержанно улыбаясь неласковой, но вновь приютившей их долине. Заинтересованно, растерянно или равнодушно оглядывались по сторонам новички, прибавившие работы Джотеку.
Перевал не опустеет всю зиму, но первый день всегда самый шумный и суетливый: нужно разогнать всех по казармам, найти каждому место и дело. Война начиналась смехом, громкими разговорами и почти веселой суетой. Ей были рады.
В кузнице снова раздували меха: вернулись кузнецы и инженеры, стремясь поскорее протопить нутро каменных печей, смазать и согреть молчавшие все лето механизмы. Зан’Дару то и дело приходилось отвечать на приветствия, пожимать руки: вернулись старые знакомые, а вместе с ними появилось и несколько новых лиц. В кузнице становилось тесно, и шаман почти с тоской вспоминал вчерашний вечер, когда у верстака рядом с ним стояли только снег да промозглая осенняя сырость.
Возбуждение и улыбки на лицах. Перевалы открылись: Альтерак сам подает ему знак.
После обеда он спустился по тропе в нижнее поселение, а оттуда – к псарням, где уже собирали нагулявшихся за лето волков. Здесь был Джотек, помогавший распределить животных по загонам и проверявший состояние седел и упряжи. Было странно видеть его с бумагой и пером в руках: Джотек вносил какие-то важные пометки в свой список.
- А, это ты, приятель! – орк жестом подозвал Зан’Дара, лишая шамана всякой надежды незаметно ускользнуть от его внимания, - Давай, помоги-ка. Не хочу провозиться здесь до темноты.
Животные, как и люди, не скрывали своего радостного возбуждения. В результате то тут, то там, из-за неумеренного энтузиазма молодых годовалых волков, возникали короткие, но шумные стычки. Задир определяли поближе к старым, матерым зверям, которые одним своим видом заставляли молодняк умерить пыл. Пару особо беспокойных волков привязали поодаль: с этими придется потолковать особо.
- Ну, здесь все, - наконец, заключил Джотек, делая пометки на листах, - До темноты нужно провести ревизию на складе. А еще убедиться, что в казармах всем хватило места. Ты идешь?..
- Иду, - Зан’Дар потрепал по голове одного из волков, отчего зверь довольно заулыбался, вывалив горячий розовый язык. Увидев, что шаман собирается уходить, он требовательно потыкался носом в его ладонь, и успокоился лишь тогда, когда тролль вновь положил руку на его голову.
Джотек невольно рассмеялся:
- Видал этого дуралея! Уже второй год в строю, а ведет себя, как щенок.
- Он хороший парень, - шаман закрыл двери псарни, оставляя разочарованного волка внутри.
- Что ж, я рад, что вы подружились.
Зан’Дар бросил на Джотека внимательный взгляд:
- Позволишь мне забрать его?
Орк только хмыкнул и пожал плечами:
- Ну неужели отдам кому-то еще? Смотри только, не будь идиотом в этот раз: не угробь волка. И себя самого.
- Спасибо.
Джотек помолчал еще пару секунд, делая вид, что увлеченно роется в своем списке. Наконец, он поднял глаза от бумаг:
- Когда ты уезжаешь?
Зан’Дар задумчиво уставился вдаль – туда, где над лесом белели припорошенные снегом горные вершины. Где-то там проходит перевал, через который стекаются в долину воины, наемники и искатели приключений. Наверное, он будет единственным, кто в эти дни пройдет по горной тропе обратную сторону.
- Планы изменились, и мне придется уехать раньше, чем собирался, - проговорил шаман, - Думаю, я отправлюсь завтра утром.
Тоамна проспала неожиданно долго – видимо, дало о себе знать вчерашнее перевозбуждение. Ее разбудили громкие голоса, шаги и постоянные хлопки двери: спросонья шаманка не сразу поняла, что происходит, привычно натянула одеяло на голову, не открывая глаз. В бараке шум мог подняться и посреди ночи: когда возвращались отряды, мало у кого оставались силы на то, чтобы вести себя тихо и осторожно. Очень скоро женщина научилась, как и все остальные, сразу же засыпать после таких неурочных побудок, а то и вообще их не слышать.
И только перевернувшись на другой бок, Тоамна внезапно поняла: никаких отрядов еще нет в помине, уже давно утро, или даже день, а то, что людей вокруг неожиданно много…
Что ж, значит, открыли перевал. Значит, начинается война.
Забавно: она искренне ее ждала, она хотела, чтобы долину сжали ледяные когти и вновь зазвенело оружие. Но сейчас шаманка впервые поняла, что ей жаль короткого лета, его спокойных дней без крови и снега, когда не нужно опасаться врага и каждую минуту быть готовой к очередному сражению. Что-то изменилось за этот год, она и сама изменилась, но главной причиной по-прежнему был Зан’Дар.
Она проснулась одна и отчего-то была уверена, что шаман ушел даже не утром – посреди ночи. И, хотя он не сказал ей ничего определенного, Тоамна чувствовала, что его решение – лишь вопрос времени. В конце-концов Зан’Дар, хотел уехать отсюда еще летом, остался из-за ее раны. Значит, она просто не имеет права удержать его еще раз. Тем более – так.
Женщина наконец откинула одеяло, выбираясь из постели: лучше не мешаться сейчас в казарме, тут итак хватает кутерьмы. Направляясь к выходу, она заметила замершего на пороге орка с сумкой через плечо, который потерянно оглядывался по сторонам. Тоамна невольно улыбнулась, вспоминая, как год назад сама так же немного удивленно смотрела вокруг, свыкаясь с мыслью, что здесь ей теперь предстоит жить.
- Ну чего встал, не запускай холод! – кто-то из волков втолкнул мужчину внутрь, снова шумно хлопнув створкой.
Ну да, к тому, что дверь не стоит держать открытыми, новичкам тоже еще предстоит привыкнуть.
- Углока, наверное, ищешь? Вон он, командует который - Тоамна, подойдя к орку, указала на дальний конец барака: там двигали койки, видимо, освобождая место для новых.
- Да. Спасибо, - мужчина кивнул головой, быстро пробежав по ней взглядом. Глаза задержались на серебряной застежке у ворота.
- Добро пожаловать, - улыбнулась ему шаманка, хлопнув по плечу.
Выйдя на улицу, Тоамна поспешила уткнуться носом в теплый воротник: удивительно, как успело похолодать за одну ночь. Год назад она прошла по перевалу недели через две после того, как его открыли: в самый разгар войны и мороза. Она пропустила всю ту суматоху, что царила сейчас в лагере, хотя, видят духи, сама она тогда суетилась за десятерых. И в первые же три дня не осталось в деревне уголка, куда бы она ни заглянула. Тоамна улыбнулась своим мыслям: удивительно, как волки сразу ее не выгнали.
Что ж, сейчас она помочь особо нигде не сможет, значит, нужно просто поменьше путаться у остальных под ногами, и не пропустить переклички.
То и дело она оглядывалась, ища в толпе знакомую долговязую фигуру. Но Зан’Дар по-прежнему не появлялся, и Тоамна направилась к центру лагеря: уже прозвучал рог, собиравший весь состав на построение.
- Не торопись, - шаманка вздрогнула от неожиданности, когда в толчее, образовавшейся на главной площади лагеря, ощутила прикосновение руки тролля на своем запястье, - Есть разговор.
Зан’Дар увлек ее в сторону, в заснеженный проулок между казармой и сторожевой башней. Сейчас, когда весь лагерь собрался на площади, и командиры тщетно пытались выстроить новобранцев в некое подобие строя, здесь было тихо.
Очевидно, им предстоял разговор, которого она ждала и боялась уже несколько дней. Зан’Дар начал без предисловий:
- Вчера пришло письмо, - проговорил он коротко, не глядя на шаманку, - В нем сообщается о судьбе человека, моего друга.
Последнее слово вызвало у тролля слабую усмешку:
- Друга... Во всяком случае, одно время мы были товарищами. Иногда, знаешь ли, людей здорово сближает месть, ненависть, и видение приближающейся смерти, - он наконец-то обратил взгляд к Тоамне, но в этот раз в его глазах не было той ленивой задумчивости, что она так часто замечала летом. Это были глаза человека, принявшего решение и отбросившего в сторону пустые рассуждения.
- В этом письме напоминание о долге, который следует заплатить.
Наверное, шаманка ждала чего-то другого, успев измотать себя невеселыми мыслями, чего раньше с ней никогда не происходило. И слова тролля не показались Тоамне такими уж страшными, как она могла бы представить. Быть может, ей просто стало легче от того, что они все-таки говорили: а там будь, что будет.
Но Зан’Дар был непривычно серьезен, значит, все не так просто.
- Ты должен ему помочь в чем-то? – женщина нахмурилась, изучая лицо шамана, пытаясь угадать, о чем он думает. – Или твой долг выходит слишком дорог?
- Это не имеет значения: я еду не ради него. Я подумал, что следует закончить с этим. Раздать последние долги и больше не вспоминать о том, что было.
Он поднял голову к затянутым облаками небесам, силясь предугадать, когда начнется снегопад. Перевал относительно безопасен, но все же будет лучше пройти его в ясную погожу.
- Я уеду завтра утром. Если все пройдет удачно, я уже не вернусь в долину. Я получил все, что хотел, и теперь духи посылают мне знак: для меня настало время двигаться дальше.
Тоамна оперлась спиной о стену казармы, опустив голову, и едва заметно улыбнулась сама себе. Все верно: круг замыкается, и если ты не хочешь попасть в бесконечную и бессмысленную круговерть, нужно вовремя из него выйти.
- Куда именно ты поедешь?
- Луносвет, - коротко ответил тролль, давая понять, что этот вопрос должен стать последним.
«Однажды тебе придется привыкнуть к этому. Если ты позволил ей оказаться так близко, будь готов к тому, что она захочет задать тебе вопросы. Много вопросов, гораздо больше чем уже прозвучало. В конце-концов, у нее есть на это право».
Он должен принять это. Позже, может быть. А пока Зан’Дар, как и раньше, был один и отчитывался тоже лишь перед одним собой. И если однажды он все же захочет это изменить…
- Ты будешь здесь, на Альтераке? – спросил он.
- Наверное, - рассеянно отозвалась женщина, думая о чем-то своем. – Мне некуда идти. Если только я не дождусь своего знака.
Она подняла на Зан’Дара глаза, снова улыбнулась, стряхнув с себя задумчивость и тревогу, как будто они были всего лишь осевшим на плаще снегом.
- Раз так, я пожелаю тебе счастливой дороги, - янтарные глаза лучились привычной озорной искрой.
- Спасибо, - серьезно ответил тролль и, мгновение помедлив, привлек к себе женщину, привычно касаясь щекою ее лба.
Вот и весь разговор. Просто разойтись: дел до конца дня было еще предостаточно, по крайней мере, у Тоамны.
Шаманке полушутя влетело от собственного десятника за то, что опоздала на перекличку. Впрочем, только на первую: из утомительных распределений состоял весь день, и эта суета отвлекала от всех посторонних мыслей. Завтра уже в патруль, хотя это и было несколько неожиданно. «Хочешь присоединиться, шаманка? А то весь год в пехоте проходила». Конечно, почему нет, ей любопытно. Да и какая разница.
Смешно: она ведь с самого начала знала, что скажет ей Зан’Дар, а сейчас, похоже, так и не могла осознать этого до конца. Даже, когда придя вечером в казарму, увидела у постели уже собранную сумку шамана.
А ночью можно с прежней жадностью, до забытья, прильнуть к нему, не обращая внимания на единственную бьющуюся в голове мысль: «Я не хочу тебя отпускать». Сдерживаясь, чтобы ненароком не обронить ее вслух. Не надо, пусть уезжает, сейчас это выход и для нее самой. Пусть разберется с прошлым – до конца, так, чтобы больше не ныли старые раны. Может быть, тогда ей не будет страшно.
А пока – просто поверить, что зима будто бы никуда и не уходила. И в ней вновь существует только настоящий момент, в котором – пока еще – они были рядом.
Патрули уходили рано: большая часть деревни еще спала, а над долиной висел серебряный сумрак. Они собирались в нижней части лагеря: несколько отрядов, которые поедут в разных направлениях.
- Еще двоих ждем, - командир кивнул подошедшей шаманке. Он жестом подозвал ее ближе и указал на одного из стоящих рядом волков. - Как тебе этот парень?
- Хорош, - женщина улыбнулась, протянула руку, чтобы потрепать зверя по шее. Она научилась уверенно держаться в седле, но ездить верхом за год ей доводилось редко, а потому не было волка, с которым бы они успели подружиться.
- Попробуй, там посмотрим, - сказал командир, и обернулся к остальным. – Мы на восток, если кто прослушал. До самых гор, потом к обелиску и оттуда – на башню. Ночуем на заставе, утром по западной дуге – обратно. Что высматривать – знаете, новичкам я по дороге расскажу… Ты разве с нами?
Тоамна обернулась: к ним приблизился Зан’Дар, уже оседлавший зверя – похоже, своего. «Если только до развилки» - мелькнуло у нее в голове.
- До поворота на перевал, - повторяя ее мысли, отозвался шаман, задумчиво вороша рукой загривок своего волка. Зверь часто дышал – не от усталости, от возбуждения. Розовый, пышущий паром язык переваливался в приоткрытой пасти, а сам волк то и дело косил глазом на седока: когда, мол, уже едем?.. Не иначе понимает, что в этот раз они отправляются не в патруль и не на разведку. Каким-то особым своим чутьем волк почуял предстоящую дорогу, и, подобно любому из своих домашних сородичей, обрадовался ей. И, конечно, лохматому дуралею невдомек, что в это утро он, быть может, в последний раз видит родную заснеженную чащу. А может, он все прекрасно понимает? Да только какое волку дело до глупой людской меланхолии. Для него, волка, главное – здесь и сейчас, где есть только хруст упругого наста под лапами да привычная тяжесть седока на спине, которая незаметно, с незапамятных (по волчьим меркам) времен стала ассоциироваться у зверя с уверенностью и надежностью. Стая и из двоих – все равно стая, а значит, не важно куда, не важно, как надолго.
Зан’Дар почти готов был согласится с ним, но все же его, пришлого, Альтерак держал куда крепче, чем своего белого волка. Шаман пытался подсчитать, когда последний раз видел собственную родину, но каждый раз сбивался со счета. Он скучал по душным джунглям, по жаркому солнцу, жаркие поцелуи которого так благодарно и жадно впитывают продрогшие на северных ветрах кости. Сколько раз, будучи в Нордсколе, он мечтал оказаться на своем берегу, с сумеречным небом цвета индиго и теплыми, как парное молоко, волнами. А вот сегодня, покидая холодный Альтерак в самом начале новой зимы, он неожиданно понял, как крепко прирос за этот год к чужой земле.
Хотя дело тут, конечно, вовсе не в земле.
Он бросил быстрый взгляд на Тоамну, которая о чем-то переговаривалась с командиром. Помимо плаща с эмблемой Волков, теперь у нее было право оседлать собственный легендарный символ долины - белого волка. Теперь уж точно не ошибешься: шаманка, как она есть. Пусть и не по обычаям своих родичей, а все же согласно традиции. Хотя, кто знает: может племя, что когда-то жило здесь, тоже пользовалось особой дружбой белых хищников?
Что ж, тогда пусть лоа этой долины защищают ее. И пусть пошлют, наконец, тот знак, которого она ждет.
Что касается Зан’Дара, то свой знак он оставил: молча и с каким-то непривычным для себя смущением, уже уходя положил на ее подушку серебряный браслет, смыкавшийся двумя навершиями в виде оскаленных волчьих голов. Такого рода безделушки всегда удавались ему хуже, чем хитроумные механизмы, однако главное в этом браслете была не тонкость работы и даже не символичность подарка. Вплетя в серебряные нити заговоры, он оставил надежную метку для своих духов. Если понадобится – они разыщут и браслет, и его обладательницу. Тоамна, конечно, догадается в чем тут дело, едва обнаружит его подарок. Оставалось надеяться, что и растолкует правильно.
- Пора выдвигаться, - командир пришпорил своего волка, выезжая на дорогу и становясь впереди отряда.
Волки шаманов как-то сами собой пристроились рядом. Ни Тоамне, ни Зан’Дару, однако, не хотелось говорить: молчания было вполне достаточно.
Звери бежали не слишком быстро: патрулю ни к чему торопиться, куда важнее внимательно глядеть по сторонам. Именно они приносили на заставы и в лагерь вести о проходимости и безопасности троп: высматривали не только вражеских разведчиков, но и сюрпризы долины вроде занесенных перевалов или поваленных деревьев. Но и им случалось попасть в жаркую стычку, наткнувшись на такой же патруль стражей или даже налетев на передовой отряд.
Горизонт светлел: по чернично-синему небу разливались золотые и розовые переливы, окрашивая румянцем горы и заснеженные вершины елей. Снег, сбрасывая с себя зыбкий покров утреннего полумрака, открывал взгляду свою слепящую белизну. Тоамна любовалась рассветом, радуясь тому, что погода ясная, значит, шаману будет легче перебраться через перевал.
Но, каким бы неспешным ни был бег волков, еще до того, как солнце окончательно взошло, дорога под их лапами разбилась натрое. Северная ведет в самый центр долины, восточная, куда свернул патруль, – к горам, через некоторое время разветвляясь на множество тропок-обманок. И южная – к тоннелю в горной толще, соединяющим долину с предгорьями Хиллсбарда. Отряд не остановился, только шаманка придержала своего волка, обернувшись к Зан’Дару, что остановил зверя чуть раньше. Говорить и сейчас ничего не требовалось: и она просто улыбнулась, так, что янтарные глаза заискрились, как снег под холодным зимним солнцем. Так, будто для нее вовсе не существовало никакой печали, как будто женщина точно знала, что впереди – только хорошее.
«До встречи? Прощай?».
- Пусть духи хранят тебя, - негромко сказала она, махнув рукой.
Зан’Дар кивнул, повторив ее жест:
- Береги себя, Тоамна.
Его волк свернул на тропу, что прямой и отчетливой нитью тянулась к югу, к выходу из долины. Отряд дозорных двинулся дальше, намеренно замедляя темп, чтобы шаманка, что еще на пару мгновений задержалась у перекрестка, смогла догнать их. Впрочем, пока Тоамна стояла на перепутье, Зан’Дар так и не обернулся. Его путь лежал перед ним ровный, словно стрела. Он видел далеко вперед, но твердо знал: решись он все-таки бросить взгляд через плечо, ему так же отчетливо привидится все то, что оставалось позади.
А значит – лучше не оборачиваться.
К тому же он, следуя примеру своего волка, уже проникся нетерпением, что овладевает человеком перед долгой дорогой. Волнение, беспокойство, сожаление – все было отринуто, едва он ступил на тропу. Впереди был долгий путь и достаточно времени, чтобы все обдумать. А пока Зан’Дар сознательно опустошил свои мысли и, вдыхая морозный солнечный воздух, отдался упругому волчьему бегу. До входа в туннель недалеко: не больше получаса пути.
Однако, когда горы приблизились и нависли над головой, а впереди, недоступное даже солнечным лучам, показалось черное, распахнутое как жадная бездонная глотка, жерло пещеры, погода стала портиться. Это произошло так быстро, что шаман не заметил, в какой момент солнце закрыла серая туча, и на землю безмолвно обрушился густой снегопад. Казалось, что все случилось за считанные мгновения: словно он перешагнул некую границу, попав из одного мира, в мир совершенно иной. Мир, лишенный звуков и запахов, наполненный мягким мерцанием снегопада и ватной тишиной.
Зан’Дар осадил волка и огляделся. Да, он уже был в этом месте. Ему знакома и эта прямая дорога, и мягкие стены снегопада, уводящие в пустоту. В тот раз они прошли через завесу вместе с Тоамной, по шатающемуся мосту над пропастью. Сегодня он шел один.
«Иногда завеса между миром людей и миром духов истончается настолько, что ходить по ее кромке становится опасно. Но только в том случае, если ты не знаешь своей цели.»
Он прошел этой дорогой еще прошлой зимой, но обратно вернулся только сейчас. Была ли у него цель?..
Волк не торопясь, уже без подсказки седока, двинулся по тропе. Зан’Дар продолжал напряженно вглядываться в снегопад.
Через некоторое время ему почудилось движение в бесконечном дрожащем мареве в стороне от тропы. Сквозь завесу снега едва угадывались черные стволы деревьев, но между деревьев, в чаще, было что-то еще. Оно двигалось рядом, не обгоняя и не отставая от него ни на шаг.
Мысли шамана мучительно метались. Была ли у него цель? Если он хочет уйти, он должен назвать ее, а иначе эта дорога в безмолвном холодном мареве продлится целую вечность.
Едва различимое дыхание ветра обдало его лицо, принеся с собой целую горсть колких, холодных снежинок. Зан’Дар на мгновение зажмурился, потеряв из виду призрачный силуэт сбоку от тропы. Он напрасно пытался отыскать его в пелене падающего снега, чувствуя, что за этим видением таится нечто важное. Призрачный попутчик упорно ускользал от его взгляда но, когда шаман почти отчаялся обнаружить его, явился сам.
Белый волк вышел на тропу и, выжидающе уставившись на шамана, застыл на пути. Зан’Дар остановил своего волка и внимательно и осторожно стал разглядывать существо, явившееся из чащи.
Внезапная догадка заставила его улыбнуться:
- Мы уже виделись.
Ну конечно. Те же самые желтые глаза и алый язык в горячей пасти. Той ночью, когда он ушел из лагеря, а Тоамна последовала за ним, он видел этого волка. Зан’Дар не мог объяснить своей уверенности в том, что именно этот зверь, а не какой-нибудь другой встретил его тогда, за оградой лагеря. И все же они узнали друг друга.
- Ты – лоа, - проговорил, наконец, шаман, - Это твоя статуя, разбитая, стояла там, на алтаре в заброшенной деревне.
Волк не сдвинулся с места, продолжая так же внимательно изучать тролля.
- Ты – хранитель долины. Ты все еще жив, хотя твой народ оставил тебя. Впрочем, теперь у тебя другие дети.
Они еще несколько мгновений рассматривали друг друга, а потом Зан’Дар решительно пришпорил своего волка.
- Я знаю свою цель, - произнес он, - Я оставляю ее здесь. Но чтобы вернуться за нею, мне нужно пройти на ту сторону.
Лоа, не отрывая от него внимательного взгляда, отступил на шаг, пропуская шамана. Он стоял так близко, что Зан’Дар, проезжая мимо, почувствовал, как мягкая белая шерсть коснулась его колена.
И духи прошептали ему вослед:
- Ты оставляешь больше, чем ожидал.
Тролль резко обернулся, но лоа уже не было. Только пустая дорога и ровные ряды черных стволов, как безмолвные солдаты, застывшие на часах. Снегопад завершился так же неожиданно, как и начался. Путь был свободен.
Зан’Дар еще несколько мгновений смотрел назад, потом, запоздало набросив на голову капюшон плаща, отвернулся. Впереди темнел проход, ведущий на ту сторону.
Эпилог.
Еще две недели. Мутные и тяжелые, как будто она снова провалилась в неясный то ли сон, то ли видение – как год назад. Тихие, пустые дни, когда ничего не происходило: почему-то патруль совершил только еще одну вылазку, все остальное время продолжая оставаться лагере. И Тоамне даже в голову не приходило поинтересоваться о причине. Шаманка чувствовала одуряющее равнодушие ко всему, что происходило вокруг, даже к самой себе.
Две бесконечные недели, сливающиеся в один день, а потом она свалилась в обморок в казарме: из-за дыма и духоты, которых прежде совсем не замечала. Женщину подхватил один из орков, но упала она неудачно, задев рукой раскаленную жаровню. Боль сразу привела шаманку в чувство, так, что она даже не была уверена: теряла сознание, или просто потемнело в глазах. Как бы там ни было, с ожогом пришлось идти в лазарет, еще относительно пустой в самом начале зимы. Ее встретил Дорак, удивленно вскинувший брови.
- Тебя как угораздило?
- Голова закружилась, - рассеянно отозвалась Тоамна.
Орк покачал головой, и шаманка догадывалась, о чем он думал: нужно постараться, чтобы покалечиться, даже не выходя из деревни. Впрочем, мысли свои лекарь держал при себе. Он жестом указал ей сесть и осторожно обработал два длинных ожога прохладной мазью, от резкого травяного запаха которого женщина глухо раскашлялась. Дорак несколько секунд внимательно, задумчиво изучал лицо троллихи, оторвавшись от своего занятия. Потом опустил взгляд, закрыл смазанные ожоги мягкой тканью и, уверенными движениями накладывая повязку, спокойно спросил:
- Какой месяц?
Тоамна вздрогнула, машинально прижав ладонь к животу: нет, глупости, еще не заметно, лекарь просто понял, почувствовал или вовсе предположил. В конце концов, в лазарете не только выхаживали раненых. Орк улыбнулся, проследив за ее жестом: ему нужен был не ответ, а подтверждение догадки. Шаманка отвернулась, раздосадованная его проницательностью и тем, что мужчина застал ее врасплох; сдерживаясь, чтобы вовсе не отстраниться. Какое ему дело…
- Это казарма, - лекарь закончил с повязкой, выпрямился и говорил, как будто бы ни к кому не обращаясь. - А что будет, если вместо жаровни окажется чей-нибудь меч?
Женщина по-прежнему насуплено молчала, а Дорак продолжил, как ни в чем не бывало, откладывая немного мази в отдельную банку:
- Возьми с собой. Вечером повязку снимешь, намажешь – и можно больше не завязывать, так заживет. Все заживет в свое время.
Шаманка вскинула глаза, но уже он отвернулся, чтобы собрать пузырьки и бинты.
Тоамна почти вылетела из лазарета, не обращая внимания на саднящий под повязкой ожог. О чем она думала, духи, о чем она вообще думала?! Дорак прав: это мог оказаться и меч, да все, что угодно – ей стоило бы покрепче приложиться, чтобы прийти в себя! Если упорно идти не по своей дороге, рано или поздно оступишься, и слава предкам, что она провела последние дни в лагере.
Болезненное оцепенение схлынуло, сломалось, как лед, уступив место горячей, порывистой решительности. Год назад она могла позволить себе ни о чем не задумываясь, проваливаться в забытье боев, год назад она могла позволить себе даже умереть здесь. И, наверное, где-то в глубине души Тоамна всегда думала, что именно за этим она и пришла на Альтерак. Она ни на что не надеялась, сама не знала, чего ищет, но духи снежной долины все решили за нее.
«Ты и есть часть чего-то», - Зан’Дар не дал ей ответов, она должна отыскать их сама, ведь только тогда они будут иметь смысл. Но шаман заставил ее задуматься над вопросами, и, пожалуй, это было самым ценным, самым важным даром из всех, что он мог ей дать. Почти самым важным…
«Прости, - с нежностью подумала Тоамна. – Сейчас еще действительно не время. Если на то будет воля духов, когда оно наступит – ты снова будешь рядом».
Серебряный браслет переплелся с другими нитями на ее запястье, а значит, он отыщет ее на любой дороге. Если захочет.
Поэтому можно уходить без опаски, прощаться с прекрасным, суровым Альтераком, который Тоамна искренне полюбила, и который в ответ принял ее. И все же ее место – не здесь. Долг перед Ордой, перед Вождем, который шаманка так хотела отдать, пожалуй, заплачен сполна. И теперь ее главный долг – перед собственной кровью. Она сама слишком хорошо знает, каково это: не иметь настоящей семьи, какую это оставляет пустоту внутри. Какой чудовищной глубины бывает пропасть между тобой и твоим наследием, как мучительно и порой страшно может быть возвращение к собственным корням.
На самом деле они оба это знают, оба этого хлебнули, каждый по-своему, и Зан’Дар справился, конечно, куда лучше – но это лишь означает, что и шаманке подобное по силам.
Некуда идти? Ерунда. У нее впереди дорога к себе самой. Быть может, самая длинная и трудная из всех, что ей довелось пройти.
@темы: ролевка, WoW, литература, шаманское музло, Зан'Дар