Напомню, что начиналось все вот с этих кукол. И еще тут.
Автор: Des-Azar
ГОНЧИЕ ЗИМЫ
Далеко на севере сосны и ели напоминают замерших без движения великанов, холодный ветер неистово воет, поднимая в воздух метели, а каменистые берега криво изрезаны темным морем. Там пушистое покрывало снега тает всего на несколько скоротечных летних месяцев, а когда возвращается зима, только самые бурные и непокорные реки могут бороться с ледяной коркой, которая так и норовит сковать их стремительные потоки. В том суровом, морозном и диком краю можно отыскать древние, почти позабытые сказания о временах, когда человек еще не был единовластным повелителем мира.В том суровом, морозном и диком краю можно отыскать древние, почти позабытые сказания о временах, когда человек еще не был единовластным повелителем мира.
Найти их нелегко: эти легенды до сих пор помнят лишь страницы нескольких истрепанных книг да немногие старики. Но даже если удастся встретить и разговорить кого-то из этих немногословных рассказчиков, не следует всецело полагаться на их слова. Человеческая память скоротечна и изменчива, она не способна удержать в целости все, что вкладывает в нее история. Проходящие мимо века, словно банда разбойников, грубо вторгаются в ее кладовые, унося с собой в недостижимое прошлое драгоценные воспоминания. Но и сам человек не стремится сохранить древние предания в том виде, в котором они попали к нему. Он украшает и перекраивает их по своему вкусу, подгоняет мораль и сюжет по размерам своего времени, а его симпатии порой побеждают долг перед истиной и изменяют линии повествования в угоду своей прихоти. Потому не надо удивляться, если стариковские рассказы, пройдя столь долгий путь, превратились в совсем иные истории, где подвиги совершают иные герои, а первоначальные события подобны той соринке, вокруг которой морская раковина вырастила перламутровый кокон из сплетен и слухов. И уже нет возможности снять переливающиеся радугой оболочки, скрывающие то, что было в начале.
Но кроме стариков есть и другие хранители легенд и сказаний. Это очевидцы и участники тех затерянных в прошлом событий, способные поделиться преданиями в том виде, в каком они их видели и какими запомнили. Они знают настоящую историю, которую не преобразили коварное время и разноликая череда рассказчиков. Это силы, которые существовали со времен сотворения мира, и которые останутся здесь до самого его заката. Но чтобы понять их странный, неразборчивый язык, надо обладать терпением и умением чутко слушать разлитые кругом голоса природы. Тот, кто сумеет разобрать невнятный шелест леса, расслышать скрытый глубоко в земле скрежет горных пластов и разгадать, где хитрец ветер говорит правду, а где рисует красивую ложь, тот по крупицам, день за днем расспрашивая древние как сама земля силы, сможет сложить все кусочки давным-давно разбитой мозаики минувших дней.
Но если по какой-то причине безмолвствуют горы, упрямо молчит лесная чаща, и даже словоохотливый ветер увиливает от прямых ответов, можно попробовать хитростью отнять у них знания. Для этого нужно спрятаться, затаиться в укромном месте и попытаться украдкой подслушать нескончаемое бормотание, которое они заводят, когда думают, что остались в одиночестве. Главное вести себя очень тихо и почти не дышать, чтобы ненароком не обнаружить себя и не прервать бесконечно-длинную нить воспоминаний. И тогда, закрыв глаза и обратившись в один лишь слух, можно прикоснуться к тайне и услышать…
***
Жил на свете великан Витур, и текла в его жилах ледяная кровь его предков. От них в наследство он получил во владение обширные земли на севере и свору гончих. Это были необычные звери. Они вели свою родословную от погибших во время зимнего голода волков, от быстрых неистовых ветров, спускающихся с горных вершин, а также от морозных, сверкающих в лунном свете ночей. Их шкура цвета тонкого льда казалась почти прозрачной и переливалась холодными отблесками. Витур растил и воспитывал гончих в своем замке, выстроенном на вершине высокой горы, с тех пор, когда они еще были беспомощными щенками. Вместо молока он поил их морскими неспокойными ветрами, что мечутся меж отвесных берегов фьордов, а когда псы подросли, начал кормить их свежевыпавшим снегом, смоченным алой кровью. Зимой Витур вместе со всей сворой охотился в подвластных ему лесах, а летом выпускал голодных псов на белоснежные склоны, наблюдая, как они мчатся по крутым скалам, преследуя стада горных коз. Воистину это было замечательное зрелище! Когда гончие бежали по следам своей добычи, их шкуры, точно потом, покрывались блестящими льдинками, осыпающимися с них алмазной пылью; быстрые ноги едва касались земли, а в голубых как небо глазах холодно сверкал никогда не таявший снег. Псы выросли быстрыми, сильными и свирепыми, и только Витур мог совладать с ними. По одному его слову гончие срывались с места, злобно рыча и обгоняя стремительный ветер, и по одному его слову они замирали подобно ледяным изваяниям. Свора повиновалась своему хозяину так же, как мороз повинуется вьюге.
С высоких башен своего замка Витур видел все, что происходило в его владениях. Его зоркий взгляд проникал в густые чащи, погружался в темные морские пучины и забирался на горные пики. От него не могли укрыться ни звери в извилистых норах, ни люди за стенами своих крепостей. Великан знал обо всем, но эти знания, которые в злых руках принесли бы огромный вред, он обращал на пользу. Под его присмотром все шло своим чередом, и везде был достаток. В лесах не переводилась дичь, море было богато рыбой, земля не переставала приносить обильные урожаи, а реки никогда не пересыхали.
В заботах о всеобщем благополучии Витуру помогали его гончие. Чтобы предупредить буйное лето о том, что настало время уступить дорогу плодородной осени, великан ненадолго выпускал на волю свою свору. Вместе с ними с гор в долины спускались первые робкие холода и дожди. Когда же снег должен был укрыть уставшую после жатвы землю, великан отпускал гончих насовсем. И тогда их частое дыхание превращалось в холодный ветер, приход которого возвещает о наступлении зимы, их быстрый бег сковывал льдом реки, а с поджарых боков осыпался снег, ложившийся на поля и верхушки деревьев. Во время зимы Витур сам выходил из своего замка и следил, чтобы везде хватало снега, который напитает весной землю, чтобы все деревья были укрыты белой шалью и не мерзли от ветра, и чтобы гончие не терзали понапрасну морозными зубами людей и зверей. Хотя, если прихватят разок зазевавшегося зайца или неосторожного охотника – не страшно, пусть в следующий раз будут осмотрительнее. С приходом весны великан созывал свою свору из самых дальних краев страны и возвращался в горную крепость, чтобы оттуда наблюдать за тем как воскресает отдохнувшая природа.
***
Звездная дева Фрейдивин была предназначена Витуру в жены. Еще до их рождения выкуп за невесту был уплачен, а договор скреплен кровью жертвенного быка. И хотя это было уже решенное дело, свадьба все никак не могла состояться. И виной тому была Фрейдивин: она была настолько же красива, насколько неприступна и своевольна. Как и окружающие ее звезды, она всегда оставалась далека и горделива, ни взглядом, ни жестом никого не подпуская к себе.
Как и каждый, кто ее видел, Витур был пленен ослепительной красотой звездной девы. В качестве свадебного подношения он подарил ей столько золотых украшений и драгоценных камней, что когда наступала ночь, и дева выходила на балкон своего небесного дворца, ее силуэт сверкал тысячами крохотных искр и затмевал луну. С наступлением темноты и до восхода солнца Витур вел с Фрейдивин долгие беседы, осыпая ее приятными словами и развлекая рассказами об удивительных вещах, творящихся в нижнем мире. Каждую ночь перед прощанием он требовал назначить точный день свадьбы, но, несмотря на все его подарки и сладкие речи, дева никогда не давала прямого ответа. Подобно легкокрылой певчей птице, она ловко порхала среди слов и обещаний.
У Фрейдивин не было поводов печалиться из-за своего жениха. Всем был хорош Витур: красив, умен, силен и богат. Да и кто, если не великан, достоин стать мужем звездной девы? Но слишком холодны были его речи, от них веяло морозом и стылым льдом. А золото и дорогие подарки не согревали сердце той, кто жила среди небесных огней, с которыми не могут сравниться никакие земные богатства. Фрейдивин жаждала других сокровищ.
Наблюдая с черного небосвода за людьми, мимолетно живущими и умирающими внизу, звездная дева видела все безумства, что с начала времен они совершают во имя любви. Фрейдивин возжелала тех же почестей и жертв, которые влюбленные преподносят друг другу. Страсти, в которых туго переплелись жизнь, смерть и любовь, заставляли замирать ее жестокое сердце. С завистью она смотрела на безутешных в горе девушек, чьих избранников безрассудные порывы любви заставили слепо шагнуть навстречу гибели. Любовь была для звездной девы тем желаннее, чем ближе к ней стояла смерть. Так чахлый цветок, растущий на вершине отвесного утеса, казался ей тем прекраснее, чем выше вздымался утес и чем больше смельчаков лежали у его подножья.
***
Однажды Фрейдивин спустилась на землю и предстала в своем сияющем одеянии перед человеком, которого звали Хеймскур. И произошло это так.
Хеймскур недавно вернулся с войны и в тот день работал в поле, голыми руками выворачивая из земли огромные камни и пни. Как и в другие дни, он задержался за работой до самых сумерек, желая приготовить дикую землю до первых холодов и снегопадов, чтобы весной ее можно было вспахать и засеять. Помощников у него не было, потому к концу дня он очень устал, весь испачкался в грязи, и теперь отдыхал, присев в тени могучего ясеня, что рос на краю поля.
Когда Хеймскур увидел Фрейдивин, от ослепительного блеска ее одежд у него перехватило дыхание и заслезились глаза. Дева стояла посреди взрытой земли и вывернутых корней. Она потерянно озиралась, будто искала кого-то, хотя Хеймскур сидел всего в двадцати шагах от нее. Широкие ветви дерева скрывали его в своей густой тени, но он сам мог наблюдать сквозь листву за чудесным видением. Звездная дева была во много раз прекраснее всех женщин, что он видел раньше. Каждое движение, каждый взгляд, черты молочно-белого лица и водопад черных волос – все в ней было преисполнено легкой, небесной красоты, при взгляде на которую любой человек потерял бы голову. Вот и Хеймскур поднялся на ноги, раздвинул руками ветви ясеня, словно во сне, шагнул навстречу деве и бросился перед ней на колени. Она улыбнулась ему, и эта улыбка, словно стрела, пронзила его в самое сердце. Он протянул к Фрейдивин черные от грязи руки, в надежде прикоснуться краю ее одежды, но дева одним только строгим взглядом остановила его и сказала:
– Я видела, как отважно ты сражался на войне – твоя сталь сразила многих. И я видела, как смиренно ты потом работал, вернувшись домой. Твой вождь поступил несправедливо, отдав тебе за великие подвиги лишь эту скупую, каменистую землю. Разве он не знал, что первый урожай ты получишь только к следующей осени? А ведь тебе до тех пор нужно что-то есть, и заботиться о старой матери. Я даю тебе этот перстень, как знак моего расположения. Продай его, чтобы продержаться до того, как поле даст всходы.
Маленький перстень упал в широкие ладони Хеймскура. Словно крохотная капля света он переливался золотом, а рубин в его оправе горел, как раскаленный докрасна уголь. Не успел Хеймскур поблагодарить, как Фрейдивин исчезла так же внезапно, как и появилась.
По искусности работы и чистоте драгоценного камня этому перстню не было равных. Над ним трудилась явно не человеческая рука. Не торгуясь, Хеймскур мог выручить за него немалые деньги, которых бы хватило не на один год. Но он не последовал совету и не продал подарок. И хотя всю зиму, чтобы не голодать, ему приходилось браться за любую, даже грязную и низкую работу, на его мизинце алой каплей сверкал рубиновый перстень.
– Не доведет до добра тебя это золото, – ворчала мать Хеймскура, помешивая на огне жидкую кашу. – Хоть ты и не говоришь, откуда оно у тебя, я все равно многое вижу. Вижу, что ты позабыл о своей нареченной Сигрид. Вижу, что ты все чаще возвращаешься затемно, и никто не знает, где ты был и что делал. Вижу, что работаешь спустя рукава и все время о чем-то думаешь. Запомни: милость владык обманчива и переменчива. Не дело тебе, сыну простого кузнеца, воображать, будто ты вхож в их палаты. Этот перстень всего лишь случайная прихоть, а может даже насмешка, а ты его носишь, словно и впрямь заслужил его. Продай его и забудь ту, на чьей руке он был раньше.
Но Хеймскур не слушал мудрых речей. Слова текли мимо него так же как ручьи талой воды за окном. Его потерянный взгляд блуждал по ночному небу, тщетно пытаясь разглядеть на черном своде дворец звездной девы. Наступала весна, а поле так и не было вспахано.
И хотя старуха ошибалась, полагая, будто Хеймскур влюблен в знатную земную женщину, она была права, когда говорила о грядущей беде. Великан Витур, вернувшись после зимних трудов в свой замок, увидел с его стен алый блеск рубина и узнал на пальце человека свой подарок прекрасной Фрейдивин. Рассвирепел тогда Витур. Впервые в жизни растаял иней в его крови. Свистнул он свою свору и приказал гончим доставить к нему человека с золотым перстнем. С воем псы бросились выполнять волю хозяина.
Посреди погожего дня налетел неожиданно ветер, закружилась вьюга вокруг Хеймскура, взметнула в воздух снег и пыль, так что померкло солнце в небе. Ничего не было видно, только слышался лай, и мелькали белесые шкуры. А когда успокоился смерч, и осела завеса, Хеймскур уже очутился в замке великана.
Подобно безумному от битвы и крови берсеркеру, Витур кинулся на человека. Не размышляя, он собирался одним ударом ледяного молота убить Хеймскура. Но стоило ему поднять оружие над беззащитным пленником, как в это же мгновение в тронном зале появилась звездная дева Фрейдивин. Ясные глаза ее сверкали пламенем солнца, но от гнева ли? Одним властным жестом она остановила великана и сказала:
– Нет чести правителю убивать беззащитного. Да и в чем вина его? Перед тобой не вор и не преступник. А раз носит он перстень мой, значит, я сама одарила его.
Витур опустил ледяной молот, но в его взгляде еще сильнее запыли огонь и ярость.
– Нет чести невесте дарить подарки жениха постороннему! Аль может, ты договор давний нарушить хочешь?
Тень великана грозно нависла над девой, зарычали и ощетинились гончие, жавшиеся за спиной у хозяина. Не успела Фрейдивин ответить и объяснить все, как прежде нее заговорил Хеймскур, которому молчать тогда было бы лучше.
– Ты оскорбил меня, хотя я не сделал тебе никакого зла. Без доказательств ты смеешь упрекать свою невесту. Сдается мне, ты будешь ей плохим мужем. А потому справедливо будет, если в качестве виры я разорву ваш сговор и позволю ей самой выбирать себе суженого.
В том же тоне ответил ему Витур. Вмиг тронный зал наполнился бранью, лаем и криками. Но и тогда не вмешалась Фрейдивин, не прервала перебранки, промолчала. Лишь переводила светлый взгляд с одного на другого. Никогда раньше дева не видела таким своего жениха. Весь облик Витура дышал могучей силой и величественной статью, кольчуга сияла сталью на широкой груди, а густая борода гневно топорщилась. Маленький человек рядом с великаном выглядел невзрачным и серым, но взгляд его был бесстрашен и дерзок, открыто и смело смотрел он в глаза противнику.
Заговорила звездная дева, лишь когда оба кончили браниться:
– Не мне судить этот спор. Все в руках у тебя, Витур. Ты правитель этих земель, тебе и решать по справедливости. Неправ был ты, когда дал ярости собой управлять, и судить взялся, не разобравшись, но и человек зря возомнил себя вправе на равных с тобой держаться. С твоей стороны, Хеймскур, было глупо даже думать, будто ты можешь сравниться с великаном.
Покивал Витур справедливым словам. Успела остыть его кровь и вновь затянуться инеем, гнев отпустил великана из своей хватки. Но в груди Хеймскура все еще кровоточила рана, оставленная там красотой и улыбкой звездной девы, не давала она покоя буйному сердцу. Не унимался Хеймскур:
– У меня нет золота и земель, но довольно силы, храбрости и хитрости. Так почему я не могу сравниться с ним?
Витур рассмеялся словам человека:
– Значит, ты мнишь себя равным и хочешь состязаний? Пусть будет так. Чтобы не прослыть глупцом и трусом, испугавшимся мыши, я соглашаюсь выплатить тебе твою виру. Я разрываю договор с Фрейдивин для того, чтобы она могла еще раз убедиться в мудрости выбора предков. Пусть она придумает нам испытания, чтобы ты, человек, узнал свое место.
Немедля назначила Фрейдивин им первое испытание, точно мысль эта неновой была для нее.
– Только что вы хвалились здесь силой, и теперь чтобы доказать свою похвальбу, вам нужно добыть для меня шкуру поганого змея, что вьется в мутных водах реки Хеимилд, – молвила дева и тут же исчезла, как исчезают поутру звезды с неба.
***
Лишь вернувшись домой, Хеймскур понял, как тяжело ему будет тягаться с великаном. Слышал он о том змее, будто он так велик, что не обхватить руками, будто чешуя его тверже и прочнее стали, а с длинных как кинжалы клыков непрестанно сочится яд, отравляющий воды реки, в которой живет змей. Нельзя изловить его, ведь он хитрее любого охотника, и нельзя победить его в схватке, так как в своих водах змей сильнее и проворнее любого воина. Но всего хуже было то, что Хеймскур не знал, как добраться до реки, в которой притаилось чудище. О той реке он знал только, что она не имеет ни конца, ни начала, а ее русло никогда не касалось земли.
Рассказал он свои горести и думы старухе-матери, спросил ее совета: как найти ему таинственную реку, что не течет по холмам и долинам, и не впадает ни одно из морей. А та, когда узнала всю правду о перстне, звездной деве Фрейдивин и великане Витуре, лишь еще сильнее стала ругаться:
– В твоем поступке нет ни мудрости, ни доблести. Остановись и отступи, пока еще не сложил голову из-за чужой гордыни и собственной глупости. Извинись перед великаном, продай перстень и больше никогда не вспоминай о звездной деве. Не следует человеку заглядываться на небо, когда на земле у него еще остались незавершенные дела, а уж у тебя вся жизни впереди.
Но вновь Хеймскур не слушал советов. Упрямо он повторял слова, которыми уже успел убедить самого себя:
– Ты хочешь, чтобы я прослыл трусом и посрамил свою честь. Если я откажусь от состязаний и сдамся, то не будет на земле для меня места. Всюду с небосвода будет преследовать меня напоминание о бесчестье. Нигде тогда я не смогу забыться и жить в свое удовольствие. Подобно немощному старику, что провел всю жизнь взаперти, я буду смотреть на ночное небо и гадать о своей несвершившейся судьбе. Уж лучше попытаться и упасть, чем не пытаться вовсе.
Долго длился их спор. По-всякому пыталась мать отговорить Хеймскура, все новые и новые она приводила доводы, порой хитрила, пытаясь достучаться до его сердца, но глух оставался Хеймскур. И тогда, в конце концов, сдалась старуха перед непреклонностью сына.
– Ложись спать, а на закате я тебя разбужу и укажу верную дорогу к змею.
Но не шел к Хеймскуру сон. Тревожны и беспокойны, как испуганные птицы, были его мысли. Из сундука он достал свою старую кольчугу и топор, с которыми он вернулся с войны. Стал он латать и чистить проржавелые звенья, выправлять точилом зазубрины с щербатого лезвия. Не самой лучшей работы были эти доспехи, да и топор уже изрядно затупился в минувших битвах, но других у Хеймскура не было. Лишь после полудня сморил его недолгий сон, а когда закатное небо запылало пожаром, Хеймскур вышел из дома одетый в кольчугу, с топором за спиной да с заплечным мешком, в котором было лишь немного воды и кусок вяленого мяса.
Старуха подошла к сыну и вручила оберег, который она сделала, пока он спал. На лоскуте бычьей кожи она вырезала путеводный гальдрстав и защитные руны, к коже приколола пучок седых волос и скрепила их каплей старческой крови.
– Река, в которой живет змей, течет на границе миров. Свое начало Хеимилд берет во владениях злобной Хель. Из места смерти, течет он в мир живых, а потом, замыкая круг, опять возвращает в подземное царство. Он – начало и исток всех земных рек, озер и морей. Но живым не найти Хеимилда, лишь мертвецам и старикам открыта к нему дорога. Возьми этот оберег. Носи его на груди, и он проведет тебя к цели. Как погаснет последний луч света на небе, иди вверх по течению, и любая река выведет тебя к своему истоку. Но поспеши вернуться до восхода солнца, иначе ты не сможешь уже найти дороги назад.
Хеймскур поблагодарил мать, надел на шею оберег и отправился в путь. Обернулся он только у ограды. Старуха все еще стояла на пороге дома, с тревогой глядя ему вслед. Хеймскуру показалось, что за один день она стала тоньше, старше и немощнее, будто для оберега она выжала из своих жил всю кровь и срезала последние волосы.
Быстро добрался Хеймскур до ручья, что тек за холмом. Он проворно взбирался по скалам, сквозь которые вода проложила себе путь. Раньше он не раз лазал по этим камням, желая сократить дорогу к деревне, где жила его возлюбленная Сигрид. Много раз он останавливался на вершине скалы, чтоб перевести дух, утолить жажду родниковой водой у ручья и полюбоваться видом непролазного леса, за которым поднимались струйки печного дыма. Но в ту ночь Хеймскур не узнал знакомых мест: вместо старого леса перед ним и до самого горизонта простилалось каменное поле, на котором не росли ни деревья, ни травы. Между исполинских валунов текла сверкающая в лунном свете река, в чьих темных водах можно было различить длинное, скользкое тело огромного змея.
Хеймскур раздвинул руками два вросших в землю камня и затаился в узкой расщелине. Из своего укрытия воин стал наблюдать за тем, как змей плавает по реке. Точно часовой, он без остановки метался вдоль бесплодных берегов. Иногда чудовище поднимало из воды плоскую голову и обводило безжизненное поле жадным взглядом. Когда же зоркие глаза замечали зайца или оленя, спешащего пересечь зловещее место, змей с быстротой пущенной стрелы кидался на берег, настигал жертву и пожирал ее. При этом, чешуя, касаясь камня, скрежетала, как окованный железом щит. Хеймскур понял, что бесполезно идти против такого чудища с одним только старым топором: стоит ему показаться на глаза змею, как могучие кольца тут же сожмут и удавят его.
Призадумался воин, стал всматриваться и прислушиваться, ища способ одолеть змея. Заметил он, что берега Хеимилда усеяны костями и трупами всевозможных существ и животных, но ненасытный змей даже не смотрит на падаль. Хеймскур достал из заплечного мешка кусок вяленного мяса и отрезал от него половину. Пока змей его не видел, он положил приманку у самой воды и вновь спрятался в расщелине. Проплывая мимо, чудовище одним движением раздвоенного языка слизнуло мясо с камня. Тогда стало ясно, что змей боится собственного яда, которым он напитал реку, потому он и не ест животных, испивших из ее вод. Украдкой Хеймскур смочил в реке оставшийся кусок мяса и лезвие своего топора, положил приманку на прежнее место и приготовился к битве. Пусть змей попробует собственный яд, и даже если он не издохнет, то ослабнет настолько, что с ним можно будет сразиться. Обрадовался Хеймскур собственной хитрости, с нетерпением сжимал рукоять топора, готовый в любой момент выскочить из убежища и сразиться с чудовищем. Ободряюще и озорно блестел перстень на его пальце.
И вот, когда змей уже подплывал к месту, где воин оставил отравленную приманку, раздался вдруг призывный гул охотничьего рога и вслед за ним голодный лай приближающейся своры. Из-за горизонта, под звуки труб и бой барабанов, не таясь, мчался на сверкающих санях великан Витур. Свора гончих бежала впереди, расстилая перед ним белый ковер из снега и инея. Они бежали прямо по водам Хеимилда, до самого дна сковывая его льдом. С каждым мгновением в тишине безжизненного каменного поля все громче нарастал сопровождающий великана, торжественный и победоносный гимн, в котором переплелись вой метели, барабанный бой града и треск зимнего мороза.
Змей лишь в последний момент успел выскочить из затягивающейся холодной коркой воды. Когда же чудовище оказалось на твердой земле, зимние гончие окружили его, будто лесного зверя. Пригнув к земле головы, злобно рыча и щелкая зубами, они не давали чудовищу сбежать, но и не нападали сами. Вскоре их круг на мгновение распался, и к змею вышел Витур, сжимая рукоять ледяного молота.
Чтобы наблюдать за схваткой, Хеймскур выбрался из своего укрытия. Он видел, как на другом берегу реки загнанное в угол чудовище бросилось на великана. Яростно шипя и колотя о камни толстым хвостом, змей пытался обвить противника тугими кольцами и вонзить в него смертоносные клыки. Он брызгал, заливая все вокруг, жгучим ядом, но Витур ловко уворачивался от молниеносных бросков, прикрываясь от яда плотным плащом. Великан плясал вокруг змея, подобно бесстрашному берсеркеру, то и дело, нанося ему тяжелые удары. Из-под смятых молотом стальных пластин на землю текла черная кровь. Наконец, Витур одни мощным ударом расплющил голову змея, и бездыханное чудовище повалилось на поверхность замерзшей реки.
Вид поверженного змея заставил зависть и восхищение вступить в схватку в душе Хеймскура, их борьба сковала движения и мысли человека, и лишь дружелюбный окрик великана пробудил его от грез.
– Привет тебе, человек, – весело крикнул Витур стоящему на другом берегу Хеймскуру. – Иди сюда и садись в мои сани, не бойся, лед выдержит. Я отвезу тебя обратно в мир смертных. Не упрямься и поторопись, а то скоро забрезжит рассвет. Он разбудит голодные тени, что живут в этой серой долине. И тогда они поживятся твоей молодостью и растащат по дням всю твою жизнь.
Хеймскур увидел, что небосвод у самой линии горизонта уже окрасился бледной дымкой предрассветного сияния. Едва заметные тени вырастали из-под земли и жадно тянули к нему бесплотные пальцы. От их вида по коже пробежали мурашки, а в душу стал закрадываться темный страх. Потому Хеймскур смирил гордость, спрятал горечь поражения и принял помощь великана.
***
Витур привез человека в свой замок, где их с нетерпением уже дожидалась Фрейдивин. Как конунг, вернувшийся с поля битвы с победой, великан вошел в свои чертоги, а Хеймскур бледной тенью плелся позади, подгоняемый рассерженным ворчанием гончих. Из его взгляда исчезли былой задор и удаль, с горечью и болью он наблюдал, как Витур вручал Фрейдивин шкуру поверженного змея. Тяжелая черная чешуя упала к ее ногам, словно грязная тряпка. В сиянии переливающихся одежд она казалась густой болотной жижей, запачкавшей грязью белоснежные ступни. Уродливая голова со все еще горящими голодом глазами и разинутой пастью, даже мертвая, внушала страх и отвращение, но дева будто не замечала этого ужасного трофея. Все взгляды ее волшебных глаз были прикованы к великану, который, одержав победу, преисполнился еще большей стати и доблести. Со злой завистью Хеймскур следил, как Фрейдивин касалась могучей руки, покоящейся на рукояти молота, как она гладила широкие плечи, на которых висел плащ с выжженными ядом отметинами. А человека она не одарила ни взглядом, ни словом, ни улыбкой. Он будто растворился среди мерцающего света и блеска, наполнившего тронный зал горного замка.
Витур решил в честь своей победы устроить праздник и пир, но Фрейдивин остановила его, и пока зал не наполнился гостями и музыкантами, объявила второе состязание.
– Помню, как хвалились вы передо мной своей мудростью. И я придумала как вам на деле доказать свои слова. Есть на земле огненная птица, что зовется Хелти. Она летает в вышине, среди облаков и ветра, но не боится и грозовых туч. Перья ее подобны языкам искрящегося пламени, пожирающего сухие ветки. Она распространяет прекрасное сияние, которое краше блеска любых самоцветов. Говорят, что нельзя удержать эту птицу ни в руках, ни в клетке – слишком горячо ее пламя. Но вы должны придумать способ принести волшебную птицу в мой дворец, чтобы ее яркие всполохи плясали на стенах моих покоев, – сказала Фрейдивин и впервые за эту встречу посмотрела на Хеймскура. Он поймал ее взгляд, точно преданный пес, и она ободряюще улыбнулась ему.
Улыбка эта, словно целительный бальзам, оживила и вдохнула новые силы в поникшего воина, но вместе с тем она воскресила в его неспокойном сердце гнев и ревность. Обуреваемый этими едкими чувствами, Хеймскур ушел из замка великана, не пожелав остаться на пиру. Он бродил по лесам и долинам, проклиная судьбу и со злобы ломая стволы вековых сосен. Его душу жгло поражение в состязании, а мысли беспорядочно метались по кругу. Порой они обращались в светлую мечту, в центре которой находилась прекрасная Фрейдивин, но каждый раз в чудесное видение вторгалась лицо великана, разрезанное насмешливой ухмылкой. И тогда его мысли вновь раскалывались в яростный хаос.
***
На пороге своего дома Хеймскур появился только на закате следующего дня. Внутри увязшего в земле строения было одиноко, тихо и холодно. Над едва тлеющим очагом остывала нетронутая похлебка. Слабый свет потухших углей не мог разогнать забравшуюся в дом темноту, и та безнаказанно окутала все предметы и растворила в себе стены. Мать Хеймскура лежала на лавке, укрытая ворохом шкур, при виде сына она с трудом приподнялась ему навстречу. Она ничего не сказала, но по ее изможденному лицу было видно, что долгое отсутствие сына сказалось на ней сильнее, чем все прожитые до этого годы. Чтобы не встретиться взглядом с матерью, Хеймскур принялся разжигать огонь и наводить порядок в опустевшем доме. Во время работы он рассказывал о своей неудаче и о новом состязании, загаданном звездной девой.
– Еще не поздно отступить и признать великана победителем. Это не нанесет вреда твоей чести – ведь ты пытался, но увидел силу и благородство противника. Витур поступил великодушно, когда на своих санях спас тебя из земель мертвых, а ты его даже не поблагодарил. Умерь свою гордость и зависть, довольствуйся собственной судьбой. Найди в себе мудрость, чтобы разглядеть богатства, которые она тебе дала, – слабым голосом заговорила мать.
– Да, великан сильнее меня, но не одной силой мы меряемся. Я не могу отступить, пока у меня еще есть хоть один шанс на победу, - упрямо повторял Хеймскур. И хотя слова его были тверды, он отвернулся и не посмел сказать их в лицо старухе.
– Боюсь я заданий, что выдумывает звездная дева. Чудится мне, что ведут они к гибели, хоть эта дорога и не видна глазу. Подумай о своем долге перед предками. Ты последний в роду твоего отца, если ты сейчас погибнешь, то его кровь пропадет, исчезнув в земле, – в подсвеченном красным пламенем сумраке казалось, что ее слова приобрели пророческую силу.
– Я помню о своем долге, но в этом задании нет опасности, – его голос чуть дрогнул, но Хеймскур заставил себя продолжить. – Потому не отговаривай меня, а помоги советом, как поймать огненную птицу Хелти.
Долго длилось молчание, прежде чем вновь заговорила старуха:
– Откуда мне знать про волшебную птицу? Всю жизнь я прожила на одном месте и не знаю других земель. Никогда я не видела огненных перьев и лишь однажды слышала про такое чудо. Твой дед много странствовал по свету, торгуя мехами, и продавая свой клинок королям, он много видел и из путешествия привез книгу, в которой записал все, что с ним приключилось. Он часто рассказывал про другие земли. Многие приходили послушать его и переписать себе истории из книги. Помню, что в ней упоминалась огненная птица. Она спустилась к твоему деду, когда он вдохновенно записывал события какой-то битвы. Эта книга лежит в моем сундуке, возьми ее, возможно, она тебе поможет.
До самого утра при колеблющемся свете свечи Хеймскур читал и перечитывал короткий отрывок, где упоминалась волшебная птица Хелти. Но ничего путного не было написано в книге: ни одной подсказки, где найти и как поймать огненную птаху. Дед писал о ней, словно походя, полностью захваченный течением отгремевшей битвы. Он написал только, что Хелти прилетела к нему с вершины заснеженного пика и кружила вокруг все время, пока он писал. Она заливалась мелодичными трелями у него над головой и согревала своим теплом озябшие пальцы. Дед писал, что появление Хелти был для него знаком того, что боги благословляют их победу и желают, чтобы он во всех подробностях описал для потомков великую битву. Конечно, он не пытался поймать порхающий вокруг него огонек, а в пылу захватившего его вдохновения даже не заметил, когда птица улетела от него.
В конце концов, Хеймскур решил, что следует искать птицу ближе к небесам и воздушным потокам, где она и обитает. Для этого нужно забраться на вершину какой-нибудь горы, и, возможно, среди белых снегов и голубого неба ему повезет встретить огнеперую Хелти.
Собравшись в поход, Хеймскур простился с матерью, которая едва встала с постели, чтобы проводить его. Больше она не отговаривала и не бранила его, лишь пожелала удачи, но слова эти прозвучали глухо и тускло, будто ее от сына отделяла невидимая, но плотная преграда.
С собой Хеймскур взял немного сыра, буханку хлеба, флягу с водой, простой охотничий лук и теплую одежду, среди которой была пара варежек, расшитых цветной и серебряной нитью. Их ему подарила его нареченная Сигрид, она сама вышила на ткани сложный узор из переплетающихся знаков и линий, который должен защищать и согревать любимого в непогоду и стужу.
Воин шел к возвышающейся над горизонтом горе через долины, леса, поля и реки. Мир был покрыт яркой зеленью, он цвел, благоухал и наливался соком, жадно впитывая каждый лучик летнего солнца. В лазурной вышине медленно плыли тонкие, невесомые облака. Сквозь них на землю невидимым дождем проливались покой и безмятежное счастье. Люди трудились в садах, рыбачили в озерах и реках и пасли скот на зеленых пастбищах. Они улыбались проходящему мимо путнику, а Хеймскур улыбался им в ответ. Из его сердца исчезла терзающая его темная ревность, ее вытеснило теплое спокойствие, разлитое в природе. Порой воин останавливался и беседовал с пастухами и рыбаками, спрашивая их, не видели ли они огненной Хелти. Никто не знал где искать волшебную птицу, но это не расстраивало Хеймскура, он благодарил за помощь и шел дальше. Летнее тепло растопило образ Фрейдивин, который до сих пор единовластно занимал все его мысли. А немеркнущий ни днем, ни ночью голубой простор неба закрыл собой и звезды, и дворец надменной девы. Слушая рассказы людей об их жизни, горе и радости, наблюдая за тем, с каким спокойным достоинством они исполняют свои ежедневные дела, Хеймскур все чаще вспоминал старуху-мать и милую Сигрид, которых он оставил. Несколько раз он даже хотел бросить все и повернуть назад, но его останавливали собственное упрямство и чрезмерная гордость.
Хеймскур искал переправу через бурный речной поток. Он шел вниз по течению, следя за тем, когда же течение успокоится и позволит ему перебраться вброд на другой берег. Неожиданно он услышал громкий треск, с которым весной нетерпеливая вода взламывает подтаявший лед. Вслед за этим по поверхности реки поползли широкие ледяные пласты. Сталкиваясь друг с другом, ныряя под воду и вздыбливаясь, словно острые прибрежные скалы, они ярко сверкали на солнце. На фоне зеленых деревьев и поросших густой травой берегов их мутный холодный цвет казался мертвенно-бледным, а сами они напоминали утопленников. Течение подхватывало льдины и одну за другой бросало о камни, разбивая их на мелкие осколки, точно глиняные черепки. Ледяная крошка постепенно заволокла всю реку, а в сердце погожего летнего дня нагло вторгся зимний холод. Откуда-то налетел морозный ветер, который пригнул к земле стебли травы и заставил в страхе трепетать раскидистые ветви деревьев. На другом берегу Хеймскур увидел цепочку следов, отпечатавшихся черными пятнами на зеленом покрове. Он не успел заметить, кто именно оставил эти следы, но этого и не требовалось. Было ясно, что зимние гончие великана спустились с горных склонов и теперь ищут по миру, вынюхивая и высматривая для своего повелителя огненную птицу.
Одно лишь это упоминание о Витуре разом перечеркнуло безмятежное спокойствие, в котором пребывал Хеймскур. Точно отступившая на мгновение, но не исцеленная болезнь, злая ревность восстала в его душе и с новой силой принялась терзать ее. А прекрасный, как малахитовое сияние полярной ночи, образ звездной девы вновь затмил все мысли. С жаром Хеймскур клял себя за то, что медлил и зря потратил драгоценное время, позволив великану и его гончим вырваться вперед. Не помня себя, он устремился к горе, желая во что бы то ни стало первым найти и поймать огнеперую птицу. Это стремление полностью поглотило и подчинило его. Хеймскур больше не улыбался в ответ на приветствия встречающихся ему людей и не останавливался, чтобы поговорить с ними. Он спешил и больше не замечал вокруг себя ни яркого солнца, ни цветущей природы, ни бескрайнего чистого неба. Перед собой он видел лишь вздымающуюся ввысь горную вершину, мерцающие звезды, ставшие заметными даже при свете солнца, и мелькающие тут и там собачьи следы, протянувшимися черными точками по зеленому полотну лета.
Будто оскорбившись подобным пренебрежением, зеленые поля, изумрудные леса и нагретые солнцем реки вскоре обратились в безжизненные серые скалы, едва покрытые снегом и инеем. Завывающий голос холодного ветра был единственным звуком заполняющим высокогорье. Чтобы спастись от его холодных объятий Хеймскур надел всю теплую одежду, которую взял с собой. Но даже тогда холод то и дело находил слабые места в броне из ткани и меха, чтобы укусить или ужалить его.
Среди снега и камней гончие не оставляли следов, но воин чувствовал, что они бродят где-то рядом. Он слышал, как порой какой-нибудь порыв ветра приносил издалека их гулкий лай и протяжный вой.
Хеймскур вскарабкался почти до самой вершины горы. Земля под его ногами сжалась до размера узкого серпантина, нанизанного на каменное острие. Оставшийся внизу мир потонул в облаке, зацепившемся за горный хребет. Ветер кружил вокруг, метался, бросая в лицо пригоршни колючего снега, рычал и рвал одежду, как бешеный зверь. Хеймскур плотнее кутался в плащ и в страхе прижимался к холодной тверди, боясь, как бы обезумевший вихрь не скинул его вниз.
Сквозь метель и туман были видны только черные и белые пятна, сменяющие друг друга в неистовом вихре. Силы с каждым шагом покидали воина, холод все глубже вгрызался в мышцы, а вокруг не было даже намека на яркий всполох огненных перьев. С трудом Хеймскур нашел место, где скалы образовывали небольшой карман, в котором можно было спрятаться от обезумевшей вьюги. Над входом в укрытие, цепляясь корнями за голый камень, росло одинокое чахлое деревце. Ветер оборвал с него все листья и согнул тонкий ствол, как время сгибает спину древнего старика. Хеймскур нарвал с него веток, и, забравшись в укрытие, принялся разводить костер. Но пропитанная туманом и холодом древесина не хотела поддаваться огниву, она только шипела и плевалась искрами. Хеймскур пытался заговорить непокорные ветки, но все его слова сметала вьюга. Тогда в отчаянии, чтобы хоть как-нибудь поддержать угасающий огонь, окоченелыми руками он стал вырывать страницы из дедовой книги и подкармливать ими умирающее пламя. Сперва Хеймскур кидал по одному листу, надеясь, что огонь вот-вот разгорится и подарит ему живительное тепло. Но тот лишь жадно пожирал пожелтевшую бумагу, а стоило только ей прогореть, как оранжевый цветок, распускавшийся на тонких ветках погибшего дерева, начинал стремительно увядать, и холод тут же высовывал из темноты свою жуткую морду. Чтобы хоть на мгновение спастись от этого ненасытного чудовища, Хеймскур швырнул в костер всю книгу. Пламя поперхнулось толстым кожаным переплетом, но как только загорелась бумажная сердцевина, оно вспыхнуло и запылало, словно его раздували кузнечными мехами. В воздух взметнулся рой тлеющего пепла, который ветер схватил и увлек за собой в темноту. Те несколько мгновений пока красные точки кружились в пространстве, Хеймскуру чудилось, будто это слова и буквы, которые, наконец, вырвались из книжного плена, но потеряв материальную опору, теперь не могут вновь найти друг друга и собраться воедино.
Все новые и новые вихри искр и пепла рождались из сожженного текста. Хеймскур заворожено наблюдал за их причудливым танцем, пытаясь прочесть предложения, в которые порой выстраивались эти блуждающие огоньки. Пылающие строки плыли перед его глазами, в них заключались пророчества и истины, с трудом добытые из пролитой крови и скопленной за века мудрости. Но все они распадались раньше, чем воин успевал понять их смысл, а оставшиеся в воздухе обрывки упущенных знаний один за другим гасли и пропадали в темноте ночи.
Неожиданно, одна из тлеющих точек начала увеличиваться, обрастая собственным пламенем. Спустя мгновение Хеймскур смог различить трепещущие на ветру крылья, острый клюв и умные маленькие глаза. Несомненно, это была Хелти. Нельзя было сказать, родилась ли огнеперая птица из пламени, в которое превратилась книга, или же прилетела проститься со строками, написанными благодаря ее покровительству. Она проворно кружила над костром, иногда заливаясь печальной трелью. От каждого взмаха ее объятых пламенем крыльев тлеющие былинки вспыхивали, словно дающий надежду свет маяка в беззвездном мраке, предвещающем скорую бурю. На серых камнях горного уступа заплясали тени и разноцветные блики – хоровод невысказанных историй, требующих, чтобы их облачили в слова. Хелти продолжала летать вокруг, не обращая никакого внимания на человека. Порой она приближалась к нему настолько, что Хеймскур мог ощутить на лице пульсирующий жар от быстрых взмахов ее крыльев.
Хеймскур переводил взгляд со сказочных видений, чередой проходящих по стенам убежища, на пеструю птицу, и его душа разрывалась в безмолвной борьбе. Ей хотелось отдаться теплу и свету, которые принесла с собой Хелти, в то время как, настойчивый голос разума угрожающе твердил, что едва прогорит последняя страница книги – птица улетит, а вместе с ней исчезнет и шанс завоевать сердце звездной девы.
Наконец упрямый разум победил душу, и воин, облачившись в расшитые серебряным узором варежки, одним молниеносным движением схватил волшебную птицу. Крепко зажатая между его ладоней, крохотная птаха отчаянно заметалась, одновременно угрожающе вспыхнул и затрепетал костер. Даже сквозь толстый слой ваты и меха Хеймскур чувствовал, как пламя горящих крыльев прожигает ткань. Скоро жар стал такой сильный, что начал обжигать руки. Острая боль раскаленным железом расползалась по телу, но вместо того чтобы выпустить птицу, воин все сильнее прижимал друг к другу ладони, пытаясь затушить огонь. В конце концов, жар стих, а из ватной ловушки послышались глухие жалобные всхлипы, кругом было темно, как в глубокой пещере.
Осторожно Хеймскур приоткрыл ладони и заглянул внутрь. В едва различимом свете потухшего костра, он увидел неподвижно лежащую в его руках Хелти. Птаха едва дышала, при каждом вздохе издавая слабый писк. Ее огненные перья потухли, их покрывали крохотные язычки пламени, которые один за другим медленно гасли. Чтобы поддержать этот слабый огонь, Хеймскур положил углей в оставшуюся после сгоревшей книги кожаную обложку и закутал Хелти этим подобием одеяла.
Положив драгоценный сверток на пепелище, Хеймскур взглянул на ноющие от боли руки. Толстые варежки сильно обгорели, а серебряная нить расплавилась и грязными каплями, похожими на горькие девичьи слезы, застыла на почерневшей от гари ткани. Он аккуратно снял рукавицы, но под ними были не ужасные ожоги, а лишь раскрасневшаяся от жара кожа. Хеймскур отбросил, словно мусор, ставшие бесполезными варежки.
Тем временем метель утихла, застыл ветер, а появившееся из-за облаков солнце уже начало спускаться за горизонт. Сразу за обрывом, там, где раньше была непроглядная темнота и снег, теперь начиналось кристально чистое небо, сквозь которое виднелись первые звезды. Хеймскур отыскал среди них самую яркую, за светом которой скрывался дворец Фрейдивин. Краем острого камня он порезал себе руку и, протянув окровавленную ладонь к сверкающей точке, произнес волшебные слова, которым его научила дева. В тот же миг к его ногам протянулся прозрачный, как чистое стекло, мост. Хеймскур подобрал сверток, сорвал последние ветви с одинокого древа, чтобы было чем кормить птицу в дороге, и отправился к звездной деве.
***
Поднимаясь по ступеням дворца, Хеймскур уже чувствовал себя победителем. Он сумел поймать волшебную птицу, которую невозможно удержать ни в одной клетке. Куда до него великану с его сворой, которая только и может, что сковывать льдом реки и терзать оголодавших во время зимы животных? Конечно, в этом состязании, где победу нельзя взять одной лишь силой, одержать верх должен именно он. Точно отзвуки его мыслей, в разноцветных хрустальных стенах дворца множился гордый силуэт, а звук твердых шагов обгонял его самого, будто глашатай, оповещающий всех о прибытии заморского короля с многочисленной свитой.
В своих покоях Фрейдивин встретила человека улыбкой и радушным жестом. Она лежала на мягкой перине, в окружении зеркал, в каждом из которых, как на прекрасной картине, был ее портрет. По углам покои освещали широкие жаровни, в которых пылали лазурным пламенем драгоценные камни. В другом конце комнаты, вместе с несколькими гончими, сидел Витур, кольчугу и грубую кожу он сменил на мягкие бархатные одежды. Он поднялся со своего места и поприветствовал человека, как приветствуют равного. Но Хеймскур разглядел ухмылку, которую тот прятал в бороде, и ответил не столь низким поклоном.
– Я ждала только тебя. Покажи, что ты принес с собой, – сказала Фрейдивин, приподнимаясь со своего ложа.
Хеймскур достал из мешка несколько кривых веток и кинул их на жаровню. Лазурное пламя, которым светятся все звезды, окрасилось теплым сиянием земного огня. В сердцевину этого красного соцветия он вытряхнул содержимое кожаного свертка. Угли, которые он собрал на пепелище, давно прогорели, превратившись в серую пыль и черную золу, эта грязь впиталась в яркие, оранжевые перья Хелти, из-за чего волшебная птица стала напоминать мертвого воробья. В сером облаке сора Хелти бездыханно соскользнула в пламя и упала на раскаленные камни. Несколько мгновений она лежала там без движения, но потом сквозь слой золы пробились огненные перья. Хелти взлетела. Будто хромая на одно крыло, она в панике заметалась по комнате, испуганно пища и врезаясь в хрустальные стены и зеркала. Фрейдивин вскрикнула и спряталась в перине. Гончие залились лаем, еще больше пугая несчастную птицу. Сделав несколько кругов, Хелти без сил упала к ногам великана, пламя на ее крыльях вновь стало гаснуть.
– Бедная птица. Она слишком долго пробыла в неволе, без простора и воздуха. Только неколебимая стойкость помогла ей выжить среди стылого пепла, – с грустью произнес Витур, беря на руки едва живую птаху. Одна из гончих заворчала, и было сунула к ней узкую морду, но великан цыкнул языком и ударил ее по носу, заставив псов покорно отступить. – Я давно знаком с этой птицей и знаю, что ее пламя может гореть только само по себе, его нельзя поддержать чужим огнем. Если заточить ее в клетку, то она прожжет прутья, но если погасить жар то, она умрет. А вновь раздуть в ней жизнь может лишь мудрое слово и правдивая песня.
Великан положил Хелти себе на колени, достал из-за пазухи флейту и стал играть. Сперва мелодия напоминала простой, повторяющийся раз за разом, деревенский мотив, но постепенно с каждым кругом он усложнялся, приобретая новые переливы и вариации. Он был подобен ручью, что сочится тонкой струйкой из родника в глубине чащи, но постепенно превращается в бурную реку, чьи притоки и рукава своей сетью охватывают многие поля, холмы и долины. Мелодия все ветвилась, пока сквозь сложный узор музыки, сплетенный великаном, не стали проступать силуэты и образы земель и событий, которые были отделены от слушателей многими веками и милями. В чарующих звуках воскресали доблестные воители, мудрые правители, прекрасные девы, яростные штормы, кровавые битвы, добро, алчность, зависть и любовь – перед слушателями во плоти протянулась вереница разноликих историй, хотя не было произнесено ни одного слова.
Музыка захватила внимание всех, кто находился в комнате. Даже беспокойные гончие улеглись на пол, внимательно подняв острые уши. Никто не придал значения тому, что мелодию больше не прерывали горестные всхлипы Хелти, а сама птица уже поднялась на ноги и весело скачет по коленям великана, отряхиваясь от сажи и грязи. Витур направил мелодию в новое русло, в котором Фрейдивин легко разглядела себя и великана, преподносящего ей в огромных ладонях огнеперую птицу. В этот момент Хелти поднялась в воздух и начала кружить вокруг певца. Ее щебет влился в музыкальный поток, не только не потревожив его, но и дополнив. Радужные сполохи ее крыльев заполнили покои звездой девы.
Потом флейта смолкла, но ни Хеймскур, ни Фрейдивин не смогли сразу прийти в себя от сладкого наваждения. Они продолжали блуждать по лабиринтам грез, выстроенных из звуков и тумана.
Тем временем Витур осторожно взял в руки Хелти, поднес ее к сводчатому окну и выпустил в черный простор ночи.
– Прости меня, дева, но я не могу исполнить твоего задания. Не будет огнеперая Хелти сама собой петь и летать в твоих покоях. Но если хочешь, я научу тебя, как можно подружиться с ней и иногда приглашать к себе, погостить. Или, если тебе угодно, я сам буду зазывать к тебе Хелти, но пленить ее у меня не вышло, даже если бы я желал этого, – произнес Витур.
Долго молчала Фрейдивин, разбираясь в собственных желаниях и подбирая слова для ответа. Ее заворожила и покорила прекрасная музыка и ладный полет волшебной птицы, но тем горше для нее было слышать мудрые слова Витура, который отказывался исполнять ее волю.
– Спасибо тебе Витур за твое предложение. Но не того я просила, потому не могу признать тебя победителем ни за красивую песню, ни за благоразумные слова. Не отдам я победу и Хеймскуру, который принес в мой дом волшебную птицу, но не сохранил ее пламя и голос, – наконец решила Фрейдивин. – Теперь пришло время назвать последнее состязание, которое проверит вашу храбрость. Говорят, есть на земле цветок, который никогда не видели ни солнце, ни звезды. Он растет под дымящейся горой, в центре пещеры, которая год от года разрастается вширь и вглубь, точно корни исполинского древа. Тот цветок никогда не знал света, его вырастила темнота, и вскормил жар горных недр. Чудовища и призраки неусыпно стерегут его, их вздохи и крики доносятся из глубин пещеры, предупреждая каждого, кто вздумает спуститься под землю. Туман и едкий пар скрывают пещеру даже от глаз небожителей, потому никто не знает всех опасностей, что таятся внутри. Добыть тот цветок – достойная задача для храброго воина. Кто не побоится жуткой охраны и покажет ночному небу таинственный цветок, того я назову своим суженым.
Так сказала звездная дева, хлопнула в ладоши и сбросила на землю обоих своих гостей.
***
Когда Хеймскур подходил к своему дому, он еще издалека увидел толпу людей понуро стоящих у порога, и сердце его защемило от недобрых предчувствий. Там собрались соседи и люди из дальней деревни, у которых зимой работал Хеймскур. Когда он подошел ближе, они не подняли взгляда и не поприветствовали его, лишь молча расступились, пропуская его в дом. Внутри же было пусто и мрачно. Очаг был мертв, угли в нем прогорели давным-давно. Хмурый свет пасмурного неба едва проникал сквозь узкое окно.
– Тебя не было слишком долго, Хеймскур, – из темноты послышался голос, а вслед за этим на свет вышла златовласая Сигрид. – Несколько дней твоя мать звала сына к своему смертному одру, но она умерла, так и не дождавшись тебя. Я ухаживала за ней, носила воду и готовила еду, но ни моя забота, ни слова утешения не могли облегчить ее муки. Ведь в изголовье она вырезала тайные руны, а под шкуры и одеяла подложила кровавый гальдрстав, который забирал ее силы и отдавал ветру, чтобы тот принес их тебе.
Ничего не ответил Хеймскур. Сраженный горем, он опустился на колени рядом со скамьей, на которой лежала старуха-мать. Ее изможденное лицо покрыли глубокие морщины, а сухие, редкие волосы беспорядочно разметались по подушке. Тонкие, дряблые руки безвольно вытянулись вдоль тела. Хеймскур не мог поверить, что за недолгий срок его странствий, время смогло так изменить ее. Или это было не время?
– Не мне судить твои поступки, тем более что я никто для тебя, – с горечью, сказала Сигрид. – Больше у тебя не осталось родных и не перед кем держать ответ. Надеюсь, хоть твои поиски были успешны
Но Хеймскур не слышал ни ее слов, ни упрека, заключенного в них.
– Я никогда не смогу отблагодарить тебя за твою доброту, но возьми хотя бы…этот перстень, – Хеймскур попытался стянуть с мизинца рубиновую каплю, но кольцо, подаренное звездной девой, словно удавка, крепко обвилось вокруг пальца.
– Оставь проклятое золото себе, – девушка в страхе отшатнулась. – От тебя я жду, только что ты закончишь обряд, а не заставишь соседей за тебя хоронить мать и заделывать стену.
Сигрид ушла, не сказав больше ни слова. А без нее в доме померк последний лучик солнечного света, оставив вместо себя только серый мрак.
Мужчины помогли Хеймскуру прорубить в стене похоронный проход, через который они вынесли из дома окоченелый труп. Сын вырыл могилу для матери в корнях у старого ясеня, росшего на краю поля, которое он так и не засеял. Земля, над которой он трудился в поте лица весь прошлый год, избавляя ее от корневищ и камней, за лето густо заросла дикими травами. Как и опустевший дом, поле выглядело осиротевшим и заброшенным. Засыпав могилу и заложив ее камнями, все разошлись, оставив Хеймскура одного. Никто не захотел говорить с ним и не сказал ни слова утешения.
Весь следующий день Хеймсукр заделывал проход в стене, чтобы мертвец, если чья-то злая воля или собственный неспокойный дух обратят его в драугра, не смог найти дверь, через которую он покинул этот дом. Того требовал обычай, но он потерял свой смысл, так как Хеймскур больше не собирался возвращаться к родному очагу. С восходом луны, воин навсегда запер холодный дом. Перекинув через плечо походный мешок, и повесив на пояс щербатый топор, на котором еще блестел яд убитого великаном змея, он отправился в свой последний поход.
Несмотря на боль и скорбь утраты, его сердце еще сильнее стремилось к звездам. Со смертью матери порвалась последняя нить, что связывала его с землей, замолк последний голос, который увещевал и взывал к его разуму и чести, а не к гордыне и страсти. Люди отвергли его, даже Сигрид не желала больше знать его. Все что у него осталось – это бесплодная земля, пустой старый дом и рубиновый перстень, который при свете луны начал сверкать особенно ярко. Хеймскур решил, что для него теперь нет пути назад: он либо погибнет, либо завоюет для себя место на звездном небе.
За бесценок он продал свой дом и подаренную конунгом землю, а на вырученные деньги купил коня, который мог бы легко идти по лавовым полям, изрытым трещинами и поросшим сизым мхом.
Три дня Хеймскур ехал к подножью дымящейся горы, нигде не останавливаясь, и ни с кем не заводя беседы. И лишь один раз сморил его сон.
Задремав в седле, он увидел Витура, стоящего у черного зева пещеры. Все вокруг было недвижимо и покрыто толстой коркой льда, под которой извергались раскаленные гейзеры и кипели огромные озера, но весь этот жар не мог растопить сковавшие их морозные оковы. Великан держал в руках усыпанный разноцветными искрами цветок – трофей, добытый в горной утробе. Заметив Хеймскура, Витур залился недобрым, едким смехом, а в следующее мгновение из неожиданно поднявшихся снежных вихрей выскочили зимние гончие. Их глаза горели льдистым светом, а шкуры блестели от наросшего на них инея. Скалясь и гулко рыча, они медленно приближались к воину, окружая его точно так же, как они окружали черного змея на берегу Хеимилда. Когда белые зубы вцепились ему в горло, Хеймскур проснулся.